А однажды умирал красивый мужчина. Он не боялся меня. Перед смертью человек может нас видеть. Он налил бокал шампанского, другой оставил для меня, сказал: "как же давно я не пил шампанского" — улыбнулся, выпил, лёг, позвал, а я… У меня почему-то дрогнула рука. По моей вине ему было нестерпимо больно, но когда всё кончилось, он не ругал, он… Ты знаешь, он первый меня пожалел! Это немыслимо! Смертный пожалел меня!!! И вот тогда меня захватили чувства. Я впервые не отозвался на зов — не такое уж страшное нарушение правил, ведь откликнулся кто-то другой из нас, а я начал наблюдать за вашей жизнью, которой совсем не знал. Ничего о вас не знал, только вашу смерть.
И родилась мечта, а вместе с ней зависть. Зависть из-за того, что вы совершенно не цените то, что имеете. Разбрасываетесь днями, как мелочью из кармана. Тратите жизнь на ссоры, шопинг, сплетни и прочую чепуху. Если бы я оказался на вашем месте, то ценил бы каждую минутку отведённую мне. Но самая главная несправедливость даже не в этом. Вам заранее всё прощено — вот главная несправедливость! Кем бы ни был человек, всё крутится вокруг него. Ткачи бережно провожают ваши души в мир живых, тщательно подбирая подходящее тело, чтобы вам было уютно и комфортно. Всю жизнь вас сопровождают разного рода потусторонние силы, где-то помогая, где-то подкидывая неприятностей, чтобы пройдя сквозь них, вы закалились, стали сильнее и жили дальше. А на смертном одре Демоны просят у вас прощения, за что? За что просить прошения, если обелившись, сбросив кожистые наросты прошлого, вы снова возвращаетесь, возможно, чтобы вновь и вновь повторять одни и те же ошибки! Разве это справедливо? Вам заранее всё прощено! Чтобы ни произошло, вы всё равно заново возродитесь! А мы? У нас даже нет души! Только цель, только правила, которых нельзя нарушить! Когда мы умираем, от нас ни остаётся ничего — чёрный дым и ни единого шанса на возрождение.
И тогда я стал искать. Я знал, что единственный способ измениться, превратившись в некое подобие человека, в то, чем я являюсь сейчас — это отыскать умирающего волшебника, которому хватит сил ответить "нет", Демону смерти, пришедшему за его душой. Сто лет. Мне повезло, по сравнению с вечностью сто лет — это меньше капли. Всего сто лет и старая колдунья ответила отказом. Я не поверил! Я вслушивался в собственные мысли и познал триумф — это была первая весточка. Я приходил к этой женщине вновь и вновь, а она мне отказывала, тем самым наделяя меня новыми невероятными качествами. Запахи, звуки, эмоции — какие же они бесценные! Самые желанные! Они наполняли меня как пустой сосуд. И однажды заполнили до краёв — я перестал слышать зов умирающих: я перешёл на другую сторону…
— Ара, поторапливайся!!! — крикнул из-за кустов Прад.
Арина пришла в себя. Зачарованная рассказом Ганталианта, она и не заметила, как сбавила шаг и сильно отстала от коллег. Споткнулась о полуразрушенное надгробие.
— Идём!
— Хорошо… Но, ведьма, скажи мне… Ведь, мои слова ничего для вас не значат? Я правильно понимаю? Чтобы я не сказал, сколько бы доводов ни привёл — вы всё равно меня закопаете?
Она ждала и боялась этого вопроса:
— Мы… Я… Тут такое дело, — тяжело вздохнула и сняла с него мешок, — понимаешь, проблема не в тебе. То есть в тебе, но… Короче говоря, ты же знаешь о побочных проявлениях того, что с тобой произошло? Нечисть вокруг словно взбесилась. Какими бы ни были люди, мы одни из них. Я не судья, я защитник, а ты хороший человек, но враг, поэтому…
Правильные черты лица Ганталианта ничуть не изменились, вероятно, он ещё не освоился с мимикой, но голос дрогнул:
— Ясно.
Прад шептал на мешочек с фосфором, тонкой струйкой высыпая правильные линии на земле, с которой сняли верхний слой вместе с травой. Всё, что находилось вне круга света, стало нереальным, поэтому ночные звуки, приходящие издалека, звучали как-то неестественно. Туман, пробравшийся сквозь шапки деревьев, расстелился по земле одеялом. Арина поёжилась от холода — одеяло не грело. Капитан закончил. Никогда прежде ей не доводилось видеть ничего подобного. Восьмиугольная пиктограмма была настолько переполнена разного рода символами, штрихами и другими деталями, что смахивала больше на снежинку. Но Арине не хотелось бы, чтобы такая снежинка однажды упала не неё — она не имела ничего общего с нежной прелестью хрупкого снега, она пришла из иного мира, противоречила миру нашему. В центре угловатой пиктограммы, беззубым ртом в небо смотрела могила. Прад обошёл вокруг, а затем зачем-то затушил факел. Темноту больше не отпугивал свет, и она метнулась к ним. Но странно. Глаза слегка привыкли, и поляна превратилась в нечто мистическое. Фосфор на земле сиял холодным зеленоватым неоном. Оказывается, пиктограммы поменьше располагались и вокруг — бледнели на деревьях и камнях. Целая россыпь фосфорицирующего песка стала окантовкой их импровизированного алтаря. В целом, было даже относительно светло, но жутко. Атмосферу чего-то противоестественного почувствовал даже Прад, сказавший шёпотом, словно их могли подслушать: