В одиннадцать тридцать друзья покинули шикарные апартаменты. Вышли специально пораньше, надеясь на эффект неожиданности, ведь редко кто занимается магией при свете полуденного солнца. Поехали на минивэне. Гита и Эрнст сели сзади — подальше. Подруга держала руки любимого в своих руках, с тревогой вглядывалась в его лицо и периодически что-то шептала на ухо, а после ответного шёпота хмурилась. Капитан сидел за рулём, и как-то так получилось, что у них с Вадимом появилось время, чтобы поговорить.
Он обнял её за плечи:
— Теперь, когда я вновь могу говорить, мне бы хотелось так много тебе рассказать, но почему-то ничего не приходит на ум. Я так долго молчал, что, похоже, останусь молчуном до конца жизни.
Арине, которой передалась от Гиты почти материнская тревога за любимого мужчину, шутку не оценила:
— Главное, чтобы конец жизни не настал сегодня. Вадим, сам подумай: ну, зачем ты нам на этом задании? Ты давно не практиковался, богиня тебя однажды уже похищала, так что противопоставить ей тебе нечего, может, лучше останешься? Ведь нам нужно будет прикрытие для отступления, вдруг кого-нибудь ранят? Опять же твоя помощь пригодилась бы! Я думаю лучше нам втроём разобраться с Лелеей!
Она сказала и тут же пожалела о сказанном — Вадим убрал руку:
— Арина, ты должна знать: я не имею ничего против самостоятельных женщин, которые принимают решения за своих мужчин — пусть себе живут, ведь и они ко мне не имеют никакого отношения. Так что, мы должны договориться раз и навсегда: я всегда буду прислушиваться и уважать твоё мнение, но в серьёзных вопросах, таких как этот, я буду сам принимать решения и только… — Заметив, что она собирается, что-то возразить, он добавил, — это не обсуждается.
Она пару раз пыталась что-то ответить, даже открывала рот и поднимала для убедительности руку, но каждый раз останавливалась, так ничего и не сказав.
Двадцать минут ехали молча. Прад включил радио, на котором стареющие юмористы безумолку декламировали старые шутки. Бородатый юмор не веселил, отчего-то становилось только грустнее. Нехорошее предчувствие добавило масла в огонь. В душе Арины разгорался пожар страха. Страха вновь потерять, только что обретённого Вадима, ещё не узнанного до конца, но самого любимого на свете. Она первая пошла на перемирие — положила голову на его сильное плечо.
— Сейчас не время, всё не кстати, но у нас такая странная жизнь, что подходящего времени может и не оказаться… Пусть уж здесь и сейчас… Вадим, я тебя люблю. — Ей стало страшно, что он прервёт, вставит ненужное слово, сделает что-то не то, поэтому она заторопилась, — люблю, так как никого и никогда не любила. Я и не знала, насколько сильное это чувство. Ты говоришь, что думал, вспоминал обо мне? А я не вспоминала, я жила тобой. После нашей первой ночи, ты всегда был рядом со мной, я с тобой советовалась, разговаривала, вечером желала спокойного сна, видела сны за нас обоих, а утром желала "доброго утра". Я придумала, какие у тебя любимые блюда и готовила их. Купила для тебя рубашек и кофту из верблюжьей шерсти на зиму. Смонтировала в фотошопе наши совместные фотографии, представляя, как мы путешествуем по миру. Короче… Ты, наверное, сочтёшь меня сбрендившей дурой — пожалуйста, я не против, но ты, пожалуйста, пойми, что я без тебя теперь не смогу. Всё. Больше нету "меня" и "тебя", но есть "мы", если ты тоже этого хочешь, моё счастье не будет знать границ, я всё отдам за тебя, а если я — увлечение, ты скажи мне об этом. Не знаю где взять сил, но я что-нибудь придумаю и попытаюсь дальше идти сама, — подступившие слёзы мешали говорить. — Понимаю, будет трудно, но ведь я сильная… Все об этом говорят…