Прад всё ещё не открывая глаз, пошевелился: вынул из потайного кармана небольшой ровный камень, сжал его в ладони, над грудью Кирилла.
"О, боже" — у Арины расширились глаза. Пока она, трепеща, пугалась, наблюдая за происходящим вне пиктограммы, с мальчиком произошли страшные изменения. Его щёки и глаза запали, серые тени, как у старика, залегли по всему лицу. Рёбра на худеньком тельце обтянула кожа, словно за несколько минут он похудел на несколько килограмм. Кожа пожелтела: на ней, то тут, то там проявились старческие пятна. Пальцы свела судорога, но всё это чепуха, по сравнению с самым ужасным: на юной впалой груди Кирилла пламенел символ. Старинная буква или руна — она не знала. Символ напоминал перевёрнутую цифру "4", с дополнительными штрихами. Он ярко светился на груди мальчика, будто питаясь его силами, высасывая его силы.
Прад продолжал:
— Будь Кирилл хлопцем вольным, не хворым, сердобольным. Позабудет Кирилл о дне ненастном, о роке неясном, о чёрной пучине, да о недоброй силе. Запечатает велика змея опалюча, с глазом горючим, хворую силу в Алатырь-камень, свернётся клубком, да подпоясает. Три ветра, три богатыря придут следом, да каждый след оставит на Алатырь-камне, да упрочится печать моя.
Камень в руке капитана начал тускло светиться, а символ на груди Кирилла буквально пылал ослепляющим пламенем. Между символом и камнем что-то происходило, но она не понимала, что конкретно.
Арину отвлёк звук. Вернее полное отсутствие звуков. Комната, несколько мгновений назад переполненная шумом, треском огня, гулом огненного шторма преобразилась. Потусторонняя мощь исчезала. Хоть до рассвета было ещё очень далеко, всё вокруг еле заметно мерцало. Они стояли на поверхности переполненной пеплом. Каждый пепельный лепесток излучал свой собственный серый цвет. Комната наполнилась серым. Серая равнина с серыми дюнами и чёрными непроницаемыми островками погасших углей. Дом успокоился. Не хлопали двери, не тряслись стены, не звучали потусторонние вопли — обычный разрушенный дом, оставленный жильцами, переживший пожар. Арина вздохнула с облегчением. Кажется, всё.
В помещение бесшумно влетела целая процессия ножей — большие, маленькие, средние, для мяса и хлеба, перочинные, для колки льда, для чистки картофеля и даже настоящий морской кортик. Ножи выстроились в цепь вокруг пиктограммы, замерли слегка покачиваясь.
Она затаила дыхание.
Ножи приблизились ещё на сантиметр, остановились, скорее всего, уперевшись в невидимую и непреступную для себя стену пиктограммы. Лезвия ножей, как и всё вокруг, бледно светились. Хватка невидимых рук на рукоятках стала крепче. Ножи пытались прорезать стену. Проникнуть внутрь. Ничто не говорило об этом, но Арина внутренне почувствовала невероятную силу, управлявшую оружием. Отчаявшись напугать, чувствуя мощь древнего заклятия, полтергейст вложил все накопленные силы в эти ножи, которые, к ужасу Арины начали медленно врезаться в ментальную защиту. Металл высоко звенел, ручки вибрировали от усилий, лезвия приближались.
Миллиметр.
Ещё миллиметр.
Ещё два.
Арине стало очень страшно. Даже пустыня огня не испугала её так сильно, как эти немые беспощадные ножи, несущие на каждом кончике неимоверную боль и беспощадную смерть. Она посмотрела на коллег, но никто кроме неё не видел опасности, все наблюдали, как символ на груди Кирилла медленно бледнел, а камень в руке капитана, напротив, разгорался.
Уже половина лезвия самого крупного ножа для мяса проникла внутрь. Арина попыталась сглотнуть огромный ком в горле, но во рту всё пересохло. Взяв самую высокую чистую ноту, внутрь круга упал острый кортик. Невидимая рука тут же подхватила его. Кортик по дуге взмыл вверх. Его конечной целью была шея Капитана Прада — в этом она не сомневалась. Кортик, набирая скорость, рванул вниз… "НЕЕЕЕТ!" — закричала Арина. Кортик замер в сантиметре от шеи Капитана, словно, держащий его невидимка сильно удивился. Арина поддалась неведомому импульсу и неожиданно для самой себя строго сказала: "Я приказываю — нет!".
Кортик упал на пол.
Прад ничего не заметил:
— Замыкаю свою речь семьюдесятью семью замками, семьюдесятью семью цепями, бросаю ключи в море-окиян, буди мое слово крепко, крепче трех булата — во веки! Как солнцу и месяцу помехи нет, так бы и моему слову помехи не было. Кто из моря всю воду выпьет, кто из поля всю траву выщиплет, и тому мой заговор не превозмочь, силу могучу не переломить!!!
"ААААаааа!!!" — закричал совсем по-человечески, совсем рядом какой-то пожилой мужчина. Его крик удалялся, как будто он падал в глубокий колодец.