— Чтобы больному помочь, он сам должен этого хотеть. При его болезни надо хорошо питаться и скоромной пищей не пренебрегать, жить в тепле, чистоте и покое. А ты же знаешь как он живет: постами себя изнуряет, на холодном полу часами на коленях стоит, в доме у него холодно, не прибрано, неуютно. Плоть он, видите ли, умерщвляет! Если уж создал вас Бог по образу и подобию своему, так зачем же такую хорошую работу портить? Не могу я ему помочь, и никто не может, потому, что он сам этого не хочет.
Настена произнесла последнюю фразу с ожесточением, но было видно, что злится она не на попа, а на то, что приходится произносить ненавистные для любого лекаря слова: "Ничем не могу помочь".
А теперь слушай, Михайла, что я тебе скажу! После Михаила сюда обязательно другого попа пришлют, и никто не знает, как он ко мне и Юльке отнесется. Ты, может, и не знаешь, но во многих местах знахарей и лекарей попы изгоняли, а бывало и убивали. Не своими руками, конечно, людей натравливали, но, все равно, убивали они. Если со мной что-нибудь случится…
— Тетя Настена! Да у нас…
— Не перебивай! Я сказала: ЕСЛИ со мной что-нибудь случится, позаботишься о Юльке ты. Она тебе сейчас покажет, как из нашего дома можно незаметно уйти. Уведешь ее сначала в лес, ты уже доказал, что в лесу выжить сможешь. Потом… Потом она тебе скажет, куда дальше, но на самый крайний случай или если понадобится на короткое время укрыться, отведешь к Нинее.
— Мама, ты же сама сказала…
— Знаю, но случиться может всякое, это — на самый крайний случай. Нинеи не бойся: это ты раньше ничего не знала, а теперь ей с тобой управиться трудно будет, а отказать в помощи она не посмеет. Ну а через год или два, когда ты первую кровь уронишь, она с тобой уже и не совладает, не по силам ты ей станешь.
— Значит, отец Михаил еще года два прожить может?
— Не знаю Михайла, не знаю. За ним смерть два раза в год будет приходить — весной и осенью, когда сыро. Переживет осень, переживет и зиму, если не застудится сильно. Переживет весну, переживет и лето. Все! Юля, одевайся, покажешь Михайле путь к броду.
— Подожди, тетя Настена, я еще спросить хотел.
— Ну, спрашивай.
— Почему у нас от этой болезни только старики умерли, а у Нинеи все? Она, ведь, травы тоже знает, а ничего сделать не могла.
— Как тебе сказать… Тут какой-то одной причины нет, много всякого… Перво-наперво, жили мы и они по-разному. У нас в селе жилья с земляным полом, наверно, и нет уже ни у кого, а в Нинеиной деревне?
— Почти везде — земляной, и топят по-черному, в некоторых домах даже не печи, а очаги.
— Вот: старые обычаи блюли, а на земляном полу болеют чаще, это тебе не только любой лекарь, но и просто здравый человек скажет. И пищу по-другому готовили, да и сама пища отличалась. А Нинея… Да, травы она, конечно, знает, но я вот, лекарка, больше ничем другим не занимаюсь — только лечу, а Нинея — волхва. Волхвы не только лечением, а сразу всем занимаются, бывает, что это — не всегда хорошо.
— Когда все сразу, то — ничего как следует?
— Ну не так, чтоб уж совсем, но если бы она была просто лекаркой, может и нашла бы способ… Трудно сказать.
— А ты бы их смогла вылечить?
Настена помолчала, Мишка уже решил, что ляпнул бестактность, снова заставляя Настену признаться в своей беспомощности, но оказалось, что лекарка просто раздумывает: как объяснить мальчишке сложные для его понимания вещи.
— Ты вот, если огурчиков малосольных с простоквашей поешь, что будет?
— Ну, это… Живот прихватит.
— Но сами по себе ни огурцы, ни простокваша для живота не вредны?
— Значит, дело в сочетании? То есть: твои травы им могли и не подойти?
— Умница, Михайла, все верно понял. Я и для наших-то не сразу средство подобрала, а для них… Может и успела бы, а могла и не успеть. Юля, собралась? Тогда ступайте.
Дом Настены стоял в низине среди деревьев на опушке прибрежного леса. Юлька провела Мишку через огород к плетню, сразу за которым начиналась настоящая чащоба. Но чащоба была не простая, когда-то здесь прошел ветровал и стволы поваленных деревьев громоздились один на другом, образуя, непроходимый, на первый взгляд, завал, проросший, вдобавок, молодой порослью.
Однако оказалось, что пройти здесь можно. Юлька показала начало едва заметной тропинки, петлявшей среди бурелома столь причудливо, что невольно вспоминался лабиринт критского быка Минотавра. Пробираясь вслед за Юлькой, где в полный рост, а где и согнувшись, Мишка обратил внимание на то, что в некоторых местах деревья явно были повалены специально, чтобы еще больше усложнить и запутать дорогу. Да, к бегству тут подготовились очень тщательно.
Изрядно попетляв, ребята вышли к берегу реки.
— Вот, смотри: видишь вот этот камень?
— Ну, вижу.
— А на том берегу точно такой же?
— Тоже вижу.
— Если идти точно от этого камня к тому, то можно перейти реку так, что вода будет только чуть выше колен, но сворачивать никуда нельзя — и справа и слева глубина.
— А знаешь, это же самый короткий путь к дедовой пасеке получается! Перейти на тот берег, и вверх по течению. Меньше часа пути. Там маленькая избушка есть, а летом еще и большой дом поставили. Если что, там и отсидеться можно, правда в большом доме печь но успели доделать, а в маленькой избушке даже зимой жить можно.
— Холодно уже, а то бы сходить, посмотреть.
— Хочешь я тебя перенесу?
— Нет, камни скользкие, еще свалимся, потом мокрыми домой бежать. В другой раз. Давай здесь передохнем немного, да обратно. Ты дорогу-то запомнил?
— А что там запоминать, с тропинки все равно никуда не свернуть.
— Это тебе так кажется потому, что ты за мной шел. Обратно первым пойдешь, тогда увидишь, что не все так просто. Если придется убегать, главное — оторваться от погони, чтобы из виду потеряли, тогда уже не догонят — заплутают.
— Пешком плохо уходить, все на себе тащить придется, вот если бы коня можно было провести…
— Можно и коня, только идти надо по-другому.
— Здорово вы к побегу подготовились.
— Хочешь жить — подготовишься. Знаешь почему мою мать в Ратное бабка привела?
— Почему?
— Всю родню, кроме них в доме сожгли.
— Попы?
— Если бы, а то свои же. Кого-то там вылечить не смогли, или еще чего-то не поделили, взяли и объявили материну мать колдуньей. Призвали попа, как же без него, а тот говорит: нельзя нечистой кровью землю поганить, надо место огнем очистить. Мать еще маленькая была, сумела в окошко протиснуться. Прибежала к бабке, та отдельно жила, а бабка беды дожидаться не стала, собралась и ушла.
Про воинское поселение она давно знала, а в таком месте лекарю всегда больше работы, чем в обычном селе. Вот и пришли в Ратное. Мать с тех пор всегда к побегу готова.
— Но к вам же здесь хорошо относятся, даже прежнего попа угомонили, когда он твою мать с бабкой выгнать хотел.
— Чего в детстве напугался, того всю жизнь бояться будешь. Наше лечение попам всегда поперек, они говорят, что болезнь — наказанье божье, а мы, выходит, воле божьей противимся.
— Юль, расскажи о Макоши, что можно, конечно, я в тайные знания не лезу, просто понять хочу: почему ты так велесова ведовства испугалась? Что, разве Велес и Макошь враги?
— Нет, не враги, они разные, совсем разные. Он мужчина, она женщина, он в царстве мертвых хозяин, а Макошь — вся для жизни, он — скотий бог, а она — для людей. У них все разное, далекое друг от друга. Вот смотри: когда хлеб жнут, последние стебли на поле не срезают, а заплетают Велесову бороду, так? А для Макоши срезают, и ее сноп — не последний, а, наоборот, первый на поле. Все противоположное.
— А сама она?
— Макошь? Что такое кош знаешь?
— Удачный жребий, выигрыш, прибыток. Отсюда и кошель, кошелка…
— Ну вот, а она — Ма-кошь — мать удачного жребия, счастливой судьбы. Поэтому и сватаются, и сговариваются о свадьбе в Макошину неделю.
— Понятно, богини судьбы у всех народов есть: парки, норны, Фортуна. Некоторые из них пряхи, прядут нить человеческой жизни.