— Деда, я пойду ребятам скажу, чтобы на завтра готовились.
"За кулисами" царило уныние: ни малейшего намека на праздник по поводу премьеры, наоборот, настроение сродни похоронному. Кузька безутешно рыдал на груди у Немого, Демка нахохлившись сидел в углу и ковырял кончиком кинжала какую-то деревяшку, сам Немой выглядел так, будто целый день таскал на горбу тяжеленные мешки. Хорошо, что угол был темный, да к тому же еще и загорожен щитом, у которого «расстреливали» Немого. Вот бы публика удивилась, узрев уныние, воцарившееся в рядах актеров!
Ситуацию надо было исправлять, и Мишка, нарочито не замечая настроения труппы, возвестил бодрым, насколько получилось, голосом:
— Ну, соколы ясные, поздравляю! Всем понравилось, даже попросили завтра показать еще раз. Но представлять теперь будем уже за деньги — по резане с носа! Представляете, двадцать пять человек придет, и уже — полгривны!
Демка уставился на Мишку так, словно тот говорил на каком-то иностранном языке, Немой заерзал на лавке и стал спихивать с колен Кузьку, но тот вцепился в его плечи и взвыл дурным голосом:
— Не пойду больше позорится, надо мной все смея-а-а-а…
— Вот, вот, ты-то больше всех и понравился, народ любит, когда его веселят! Меня даже спрашивали: как это ты так падать научился, что и смешно выходит, и не разбиваешься?
Кузьма хлюпнул носом и недоверчиво переспросил:
— Правда?
— Вот те крест!
— Так мы что, не опозорились? — Демка вылез из своего угла. — И этот дурень больше всех понравился?
— Деньги просто так никто платить не будет! А ну-ка!
Мишка обнял братьев, прижал к себе.
— Все хорошо, ребятки, первый раз всегда трудно бывает, вы молодцы — справились. Я знал, что справитесь! Спасибо тебе, Демка, спасибо, Кузьма, а тебе, Андрей, особенно…
Договорить он не смог: растроганно засопев, Немой облапил всех троих и сжал так, что выдавил из груди весь воздух.
Большинство зрителей уже разошлось и в амбаре остались только дед, Никифор и несколько человек из экипажа ладьи.
— А-а! Кузьма! — Никифор аж светился от удовольствия. — Здорово ты народ повеселил, это ж надо так — с лавки вверх ногами и не разбиться! А ты, Андрей… ну, нет слов! Меня даже тут жуть брала, когда в тебя ножи метали, а ты — хоть бы что! Так был уверен, что у ребят рука не дрогнет?
— А меня-то что ж не похвалишь, хозяин?
Мишка обернулся на голос и увидел ладейного кормщика. Трезвого!!! Весело улыбающегося! Нахально подмигивающего! Молодой, кудрявый, темноволосый кормщик, панибратски пихнул Мишку локтем в бок и еще шире растянул рот в улыбке, с несколькими дырками на месте зубов. Вид у морехода был настолько лихой, что у Мишки появилась твердая уверенность — зубы выбиты в драке. Он, не удержавшись, улыбнулся в ответ и спросил:
— Так ты все понял?
— Чего понял? — Никифор подозрительно заоглядывался то на Мишку, то своего морехода. — Ты о чем Михайла?
Вместо Мишки давать объяснения взялся хитро улыбающийся кормщик.
— Ты, Никифор Палыч, не сердись, но все взаправду было: и Кузьма не нарочно упал и лошадь не ко времени обгадилась. Я тебе не рассказывал, но меня еще пацаненком уграм продали, и я с ихними скоморохами больше пяти лет по городам и весям бродил. Циркус у них это называется. Я-то знаю, какой страх людьми перед первым представлением овладевает, ребята еще хорошо справились, могло и вообще все сорваться! Вот и решил помочь: как у них что не заладится, так я на себя внимание отвлекаю, никто ничего и не заметил. У актеров такое бывает: что-нибудь наперекосяк пойдет, а народ думает, что так и задумано.
— Ой, Ходок, ты меня когда-нибудь своими штучками в гроб вгонишь. Ха! — Никифор хлопнул себя ладонями по коленям. — Так это мы главными дурнями, получается, были? А ты с ребятами нас за нос водил?
— Нет, хозяин, ребята старались, как могли, молодцы. А зрители… Так они за тем и приходят, чтобы их надули. Человеку, что нужно? Что б интересно, чтобы весело, развлечься, о каждодневных заботах позабыть. За это и платят. И никакого обмана здесь нет, потому, что он сам хочет, чтобы его обманули.
"А мужик-то знает о чем говорит! Стоп! Он сказал «циркус»? Это что же, его труппа даже в Риме побывала?".
— Ха! Михайла, слыхал? — Никифор орал, словно Мишка находился на другом конце амбара. — Ты же мне вчера толковал, что зрелище — тот же товар. И этот тебе подпевает: не обманешь — не продашь. Я-то, дурак, всяким барахлом торгую, а тут люди сами деньги нести готовы. Ну, вот что, Ходок, ежели ты и в этих делах человек бывалый, давай — командуй тут, и людей своих к делу приставь. Раз ладью на полдороге заморозили, так хоть какой-то работой займитесь. Открываем торговлю новым товаром! Этим, как его… Циркусом!
— Сделаем, хозяин! Не впервой! — Кормщик обернулся к Мишке. — Михайла, ты тут главный?
— Нет, то есть… Да не знаю я! Не чинимся мы, все вместе работаем. Андрей, вот, нас с ножами обращаться учил, Корней Агеич — конному делу, а я… Ну, я придумывал, как это все обставить, чтобы интересно было.
— Понятно. — Ходок пристально взглянул Мишке в глаза. — Только не говори мне, что сам все придумал, где-то ты это все видел. Так?
"Ага, так я тебе и рассказал, где видел! Про Ленинградский цирк, про телевизор…".
— Видеть не видел, но в книге одной читал, а кое-что и сам сообразил. Там про жонглеров было, которые в латинских странах по городам ходят. А что, плохо придумал?
— Нет, придумал ты хорошо, но мало.
"Это я и сам знаю. Самое короткое представление в цирке должно идти один час и пять минут, плюс антракт, а у нас еле-еле минут на двадцать натягивается. Да где же я еще номера-то найду?".
— Так нечего же больше показывать, мы больше ничего не умеем!
— Это ты только так думаешь, — уверенно заявил Ходок — а на самом деле, я прямо сейчас тебе могу сказать, как представление удлинить, а если еще посидеть, да подумать как следует, так такое придумать можно! О-го-го! Хозяин, ты не уходи, обговорить кое-что надо!
— Да здесь я, здесь.
Никифор и не думал уходить, как и почти любой человек он был зачарован раскрывающимися перед ним "тайной кулис", и не ушел бы, даже если бы выгоняли.
— Вот смотри, Михайла. — Продолжил кормщик. — Вы в самом начале кинжалами поиграли, сначала поодиночке, потом втроем, и ушли. А можно еще раз все то же самое сделать, а зрители и не заметят, что вы им одно и то же по второму разу показываете.
— Это как?
— Очень просто. Можно сделать факелы, по размеру и весу точно такие же, как ваши кинжалы. Не побоитесь с горящими факелами играть?
— Если точно размеры и балансировку соблюсти, то — нет, за огонь рукой не схватимся.
— Представь себе: мои ребята закрывают ставни и двери, в амбаре становится темно и тут вы начинаете играть с факелами. Делаете все то же самое, что и с кинжалами, но выглядит это в темноте совсем иначе. Времени займете вдвое больше. Дай-ка один кинжал вон тому парню, он факелы сделает как надо. Митюха, слыхал, что я сказал?
— Давай, сделаю, — отозвался один из членов экипажа — только масла где взять?
— Вот, хозяин, первая забота тебе: масло для факелов.
— Будет масло. — Встрепенулся Никифор. — Сенька, запоминай: чего надо или записывай для верности. Сегодня же чтоб было!
— Слушаю, Никифор Палыч! — Тут же отозвался старший Никифоров приказчик, тоже слушавший разговор разинув рот.
— Еще одно: ножи вы метали здорово, но в неподвижную мишень, а в летящий кругляш попадете?
— Попадем… наверно… Попробовать надо.
— Прямо сейчас и попробуем. Митяй, отпили-ка вон от того бревна кругляш пальца в два! Иди за конем, Михайла, давай, давай, не тяни — дел много!