— Да, нет, все верно, Леха, только местные-то бояре на что? С князем Вячеславом они в Степь не пошли? Не пошли. Значит, свои земли защитить обязаны сами, да и Туров прикрыть… хотя на Туров ляхи вряд ли пойдут, им бы пограбить, да смыться с добычей. Городки, что восточнее Горыни стоят: Хотомель и Давид-Городок — им, пожалуй, тоже не по зубам будут, возиться долго, а те, что западнее Горыни: Дубенец, Столин… нет, туда тоже не полезут — на эти городки Андрей Волынский уже давно посматривает, он-то с братьями в Степь не пошел. Воспользуется поводом, явит из себя защитника и спасителя, да как накостыляет ляхам, а городки — себе!
Значит, пойдут ляхи мимо городков, по селам и весям. Вот тут-то Туровское поместное боярство в самый раз и пригодится. Конечно, хорошо бы их всех под единую руку собрать, а то, ведь, каждый свое имение защищать будет, а вольных смердов, да княжьи села побоку. Нету среди них такого, чтобы остальные под его руку встать согласились — гордыня, спесь…
— А ты, батюшка? Все-таки, воевода…
— А! — Корней лишь раздраженно отмахнулся. — Я для них худородный. Может быть княгиня Ольга кого-нибудь из Турова пришлет… да кто там есть-то? Если кого-то и оставили с малой дружиной стольный град стеречь, так они за стены ни ногой, а больше и нет никого, одни старики.
— А сюда ляхи завернуть не могут? — осторожно поинтересовался Осьма.
— Кхе! В наши-то дебри, не зная дороги? Если только на ладьях по Горыни, да по Случи, но откуда у них ладьи?
— Из Пинска, из Слуцка, с Припяти! — уверенно перечислил Осьма. — Сейчас многие купцы собираются хлеб скупать, потом повезут либо на юг — к грекам, либо на север — в Новгород, там всегда на хлеб спрос, всегда с выгодой продашь, хорошим товаром загрузишься и до ледостава домой вернуться можно успеть. Самое время.
— Ляхи не нурманы! — тут же возразил Корней. — Это тем поход без ладей — не поход, а идти в набег, точно не зная, добудешь ладьи или нет, дураком надо быть.
— Ну, не скажи, Кирюш, рассчитывать можно двояко: если найдутся ладьи — так, а не найдутся — сяк. Во всяком случае, ладейный поход и ладейная рать для ляхов не тайна, есть и среди них умельцы. Другое дело, найдутся ли такие умельцы среди тех, кто к нам пожалует? Многое от воеводы зависит, да от количества людей, ладейный навык имеющих. Этого мы заранее знать не можем…
— Какой воевода? — перебил Федора Корней. — Та сам подумай: люди из разных мест собрались, друг друга плохо знают — раз. Никого из нарочитых людей Болеслава с ними, наверняка, не будет — два. У каждого только одна мысль — хапнуть поболее, да уйти с добычей, чтобы потом осильнеть, да побольше землицы под себя подгрести. А остальные-то — будущие соседи его, кому охота в соседях более сильного иметь? Ты погоди, они еще на обратном пути промеж себя хлестаться начнут, добычу отнимать.
— Не согласен! — уверенным голосом возразил Алексей. — Заранее противника глупцом считать — битым быть. Так что, давайте-ка думать, что дураком среди ляхов не будет, а если найдутся, то немного. Все, что ты, батюшка сейчас сказал, они и сами прекрасно понимают и о гибельности раздоров в таком деле им известно. Единого воеводу, конечно, они себе не выберут, но в малые дружины, вокруг сильных воинов или вокруг нескольких человек, давно друг друга знающих, соберутся обязательно. Одна или несколько таких дружин могут и ладьи добыть попытаться — и добычу легче увести и дороги-тропинки по лесам искать не придется. От погони, случись такое, тоже и отбиться и уйти по воде легче.
— Так говоришь, будто, уже приходилось… — Боярин Федор в упор уставился на Алексея. — Или доводилось ватажничать?
— Доводилось. — Алексей тоже уперся взглядом в погостного боярина. — И ватагу собирать, и ладьи перехватывать, и спасаться на ладьях. Всякое бывало. И вот, что я вам скажу: если в Городно несколько ляхов приезжало, то можете считать, что это и были воеводы тех самых малых дружин. И еще добавлю: если мы этих ляхов с добычей выпустим — мира на рубежах с мазурскими землями нам впредь не видать! Каждый из этих командиров дружин сядет на какой-то округе князьком, а дружинников своих поверстает в свои бояре… И тогда, только держитесь — начнут к нам по проторенной дорожке шастать раз за разом. Весь порубежный край запустошат.
— И где ж это, Кирюша, твой будущий зять — Боярин Федор недобро прищурился — всему этому обучился? Прям, как будто сам…
— На рубеже он служил, — торопливо перебил Корней — днепровские пороги стерег, оттуда и про ладьи знает, и про…
— Рудный Воевода я, боярин, — не дал закончить Корнею Алексей — слыхал, наверно? Так вот это я и есть…
— Леха!.. Кхе! — Корней сообразил, что одергивать Алексея уже поздно и обернулся к Федору. — Да, так! Чего уставился, как на чудо-юдо? В жизни по всякому случается, и не тебе судить…
— Вот именно, что по всякому! — В голосе погостного боярина отчетливо прорезались официальные ноты. — А уверен ли ты, боярин Кирилл, что его — Федор мотнул головой в сторону Алексея — бирючи с лобных мест уже не окаяли,[2] награду за его голову не посулили и за укрывательство кару не пообещали?
— Ты чего несешь, Федька?..
— Да как у тебя совести хватило — Федор, не обращая внимания на Корнея, обличающе выставил указательный палец в сторону Алексея — такую беду близким тебе людям за собой приволочь? Ты хоть знаешь, какие разговоры о тебе по городам и весям идут, какие вины тебе приписывают, сколько злодейств, твоим именем прикрываясь, разные тати совершили? И даже если ты не окаян и не в розыске, то что князь Вячеслав Туровский подумает, когда узнает, что воевода Погорынский у себя Рудного Воеводу пригрел?
— Примерно то же самое, — совершенно спокойным голосом отозвался Алексей — что и тогда, когда узнает, почему ты, боярин, с батюшкой в гляделки играешь, когда речь о Вячеславе Клецком заходит. Говорите-то о Пинске, а в голове-то у вас Клецк. Думаешь не нашепчут Вячеславу Владимировичу о твоем, батюшка родстве с Вячеславом Ярославичем? Не найдется доброхотов? И это при княжеском-то дворе?