— А почему же?.. Кхе…
— Почему тебе не доложили? — угадал недоговоренное Алексей. — Ну, смотря кто тебе докладывает. Мог и не понять важности сказанного, а мог и понять, но не захотел тебя тревожить или…
— Поганец!!! — взорвался, недослушав, Корней. — Сопляк, едрена-матрена, князем себя возомнил, бояр ставит, дела о наследстве решает! Ну я его… Леха! Вели седлать, в крепость едем, я ему покажу городового боярина! Я ему такого…
— Какая крепость? Федор и Осьма сейчас…
— Подождут! Вели седлать, я сказал!
— Да погоди ты, батюшка Корней! Что за пожар?..
— Что? Перечить? Да я тебя самого… едрена-матрена…
— Сотник Корней! Остыть! Подумать!
Ох и давно же ратнинский сотник не слыхал обращения к себе в таком тоне, да и кто теперь в Ратном мог себе это позволить? Только другой сотник, прошедший огни, воды и медные трубы. Даже более того: власть ратнинского сотника опиралась на традиции и правила, выработанные несколькими поколениями ратнинцев, живших во враждебном окружении, и на въевшееся в кровь понимание: внутренние раздоры гибельны, дисциплина и беспрекословное подчинение командирам — не просто норма поведения, а условие выживания. Алексей же пришел со стороны и имел опыт командования полубандитской вольницей, когда за спиной у атамана ни традиций, ни обычаев — ничего, кроме собственного авторитета, крутизны и способности подчинить себе почти любого отморозка, а неподчинившегося убить, не задумываясь — не просто лишить жизни, а расправиться быстро и эффектно, в назидание другим. Вот этот-то сотник-атаман, отнюдь не на пустом месте заработавший прозвище Рудный Воевода, сейчас и рявкнул на Корнея. Не мудрено было и оторопеть, пусть всего на пару секунд, пусть потом обычная злость перешла уже в стадию ярости, но ярость у Корнея была холодной, иначе не выжил бы и сотником бы не стал. А холодная ярость разум не затмевает, потому что холодная ярость это — мысль, это — обостренное восприятие окружающего, это — ускоренная реакция…
Корней, чисто по инерции, еще прорычал:
— Ты на кого посмел?..
Однако мышцы уже напряглось, глаза хищно прищурились, руки уперлись в столешницу, готовясь помочь телу выброситься из-за стола, а искалеченная нога привычно нашла протезом устойчивое положение, чтобы после прыжка или быстрого широко шага тело пришло на здоровую ногу.
Ничего из происходящего от Алексея не укрылось и секретом для него не было. Он не раздумывал, не прикидывал: что, да как, не выбирал подходящий к случаю способ поведения — жизненный опыт, в сущности, ни что иное, как набор готовых рецептов реакции на те или иные обстоятельства, позволяющий не терять время на анализ ситуации и принятие решения, а действовать интуитивно, а значит, мгновенно. Вот и сейчас Алексею даже не пришлось удерживать себя от желания вскочить навстречу Корнею — подобное действие породило бы некую гармонию взаимного движения противников с неизбежным продолжением в виде силового контакта, как в классическом танце одно па является гармоничным продолжением предыдущего и предтечей последующего. Но как раз гармонию-то развития конфликта Алексей и научился ломать, самоутверждаясь и самореализуясь в роли Рудного Воеводы.
Собственно, на протяжении разговора с Корнеем, Алексей уже дважды применил эту тактику. Один раз — в ответ на корнеевский сарказм по поводу «мудреца всеведущего», он перевел разговор на сходство деда и внука одинаково использующих шрамы на лице. Второй раз — в ответ на «удар ниже пояса» по поводу женитьбы на Анне-старшей. Здесь Алексею ничего и придумывать не пришлось — просто отдался требованиям обычая. Корней оба раза «повелся» и, хотя во втором случае он и раскусил показное смирение собеседника, конфликтная ситуация оба раза угасала в зародыше.
Не сказать, чтобы Алексей делал это сознательно, тем более, предварительно обдумав, просто оказавшись с глазу на глаз с первым лицом местной иерархии, он «на автомате» перешел в состояние Рудного Воеводы, оказавшись «между двух огней» — с одной стороны обычай и обстоятельства требовали подчинения старшему, с другой стороны Алексей не мог позволить топтать себя. Даже во вред себе, даже перед угрозой серьезнейших последствий, не мог и все! Положение спас опыт Рудного Воеводы — Алексей, ткнув указательным пальцем в сторону Корнея выкрикнул:
— Польза в чем?! Чего ты добиться хочешь?
— А? — Корней все еще продолжал подниматься из-за стола, но Алексей «попал в десятку» — ничего не зная о психофизиологии, сумел запустить ориентировочно-исследовательскую реакцию, гасящую эмоции с эффективностью подметки, размазывающей дымящийся окурок по асфальту. — Какая польза будет оттого, что ты прямо сейчас туда помчишься? Ты чего хочешь: просто душу отвести, наказать сопляка, или заставить его сделать что-то?
— А разница-то? — Корней шумно выдохнул и осел обратно на лавку. — Да все сразу! И выдрать, чтобы впредь неповадно было, и душу отвести и… Кхе, ну, найду, что сделать заставить. Да чего ты прицепился-то? Драть за такое надо, драть, чтоб неделю сидеть не мог, а потом еще раз! И старшинства лишить, пусть рядовым походит, что б чего не надо в голову не лезло! И… избаловались вы все там: ты перечишь постоянно, девки в церковь по воскресеньям приезжают, как княжны — в новых платьях, да под охраной, у здешних посикух аж титьки от зависти подпрыгивают, Илюха возгордился, паршивец — брюхо наел, пьянствовать перестал, Анька тоже… э-э… Одним словом, драть! Кхе, попа обидели, я еще тогда собирался поехать, да разгон там учинить.
— Что ж не поехал-то?
— Да больно хитро Михайла устроил, выгнал-то он попа за то, что тот мой приказ исполнять не стал. Получается, что вроде и наказывать не за что… но поп-то к нему, как к родному — учил, наставлял, заступался, а он… Нет, ну каков поганец! Точно: лишу старшинского достоинства на месяц или… там видно будет. И выпорю! Тьфу на тебя, Леха, все настроение мне перебил, сейчас бы поехал, да как всыпал бы…