– После Можайска… Это точно, – девица сокрушенно кивнула, уже не пытаясь спорить и притворяться. – Дядь… Я хотела сказать, князь Святослав проворонил удел… Теперь добра не будет. Помяни мое слово, Даниловичи не удержат Можайск. И тогда Михаил Тверской налетит, как…
– А соглядатаев надо в Москву засылать, да?
– А кто тебе сказал, что в Тверь никого не засылали?
– И к Витеню в Новогрудок? Или в Вильно? Где там великий князь Литвы стол держит?
– Да! А что? – Василиса с вызовом вздернула подбородок. – И к Локотку тоже. И в земли тевтонов… Александр Глебович борется, чтобы шею ни перед кем не сгибать. Понятно тебе?
Никита хотел спросить: «А откуда ты все знаешь? И что князь хочет, и что лазутчиков под видом купцов засылает по всем окрестным землям? Неужто Илья Приснославич разболтал?» Но он смолчал. Не хватало еще вновь поссориться. Захочет, сама расскажет. Или проболтается. Да… Что она там сказала про князя можайского?
– Тише! – Мал развернул коня поперек дороги и поднял руку.
– Что? – Василиса стукнула коня пятками и, оставив Никиту позади, поравнялась со стариком. – Что случилось?
– Шум на дороге какой-то.
– Ну и что? Обоз, видать, нагоняем. Купеческий.
– С чего бы обозникам кричать?
Подъехавший поближе Улан-мэрген прислушался.
– Нехорошо, – покачал он головой. – Не нравится мне, однако.
Никита слышал какой-то гам. Будто на торжище. То ли хохот, то ли еще что… Непонятно, в самом деле. После происшествия на Смоленском тракте он готов был ожидать чего угодно.
– Посмотреть бы надо… – сказал парень.
– В лес уйти бы… – ответил ему Мал, забывая о недавней размолвке. – Да тут не проберемся. Кони ноги поломают.
– А вдруг помощь нужна? – посмотрела на них Василиса.
Старик подумал, покачал головой, а потом резко кивнул:
– Ждите меня тут.
Он спрыгнул с коня. Вытащил лук из сагайдака, взял полдюжины стрел.
– Пойду погляжу.
Сойдя с дороги на обочину, Мал сразу провалился по колено и медленно зашагал к мохнатым, выбеленным недавним снегопадом елям.
Глава вторая
Хмурень 6815 года от Сотворения мира
Неподалеку от Витебска,
Полоцкая земля, Русь
Никита внимательно следил, как сомкнулись еловые лапы за спиной Мала. Следовало отдать должное старому дружиннику – двигался он легко и неслышно, ветвей не потревожил, проскользнув, словно угорь сквозь перестав[23]. Если бы не цепочка следов, протянувшаяся по нетронутому снегу, то и не скажешь, что кто-то здесь когда-то ходил.
– Похоже, грабят кого-то… – поежилась Василиса.
– А ты никак испугалась? – с нескрываемым презрением бросил Улан-мэрген, остановивший коня по правую руку от Никиты.
– Молчи, косоглазый! – звенящим шепотом произнесла девушка. – Мне хотя бы десяток дружинников…
– Ха! С десятком дружинников любой сможет!
– Перестань! – одернул товарища Никита.
– А что мне переставать? – не сдавался ордынец. – Если там вправду разбойники, дайте мне лук и поглядим – что они способны сделать против настоящего воина.
– Тебе никто не говорил, что хвастаться некрасиво, недостойно настоящего баатура? – устало поинтересовался парень.
– Почему некрасиво? – выпучил глаза татарин. Они на краткий миг перестали быть похожими на щелочки. – Если баатур себя не похвалит, кто его тогда похвалит?
Василиса и Никита, не сговариваясь, одновременно прыснули, едва не захохотали в голос. Сдержались только потому, что в самом деле неизвестно, что там впереди на дороге.
– У нас говорят: скромность человека украшает, – назидательно произнес парень. – Нужно дождаться, пока люди тебя за поступки похвалят.
– Цх! Странные у вас обычаи! – пожал плечами ордынец. – А если не похвалят?
– Значит, недостоин.
– А если точно знаешь, что подвиг совершил? А не хвалят…
– Значит, маленький подвиг. Недостаточно…
– Вы можете помолчать? – зашипела Василиса. – Болтаете, как бабы на базаре!
– Обидные слова говоришь… – насупился Улан, но рот закрыл.
Прислушиваясь к далекому шуму, Никита поневоле задумался, вспомнив о словах покойного Горазда, который явился ему во сне на Смоленском тракте. Учитель советовал не смотреть на внешность людей, а стараться заглядывать в души. Тогда, мол, никто обмануть не сможет… Хорошо ему, постигшему учение чиньских мудрецов, советы давать! А если тебе шестнадцать лет, и две трети своей жизни ты прожил на выселках, в окружении одних лишь родичей, а одну – с отшельником в лесу. Что тогда делать? Как не ошибиться в человеке?