– Чем могу служить? – хитро прищурился датчанин, сдувая плотную желтоватую пену с кружки. – По мере моих слабых сил, само собой…
– Брат Реймар помнит тебя, храбрый мореход. Он много раз рассказывал мне о той обстоятельности, с которой ты выполняешь наши маленькие поручения…
«Маленькие? – чуть не полез пятерней в затылок Торгейр. – Ну, если та заварушка, в которой мне пришлось положить лучшего комита[3] и двух проверенных бойцов, маленькое поручение…»
Но вслух он сказал:
– Я горжусь дружбой с защитниками Святой Веры.
По губам рыцаря скользнула презрительная усмешка.
– Брат Реймар не сомневается в этом.
Плешивый ждал, прихлебывая пиво. Показывать любопытство? Да не дождетесь!
– Наше новое предложение сулит немалую выгоду, – вкрадчиво начал брат Генрих. – Конечно, оно будет сопряжено с немалой опасностью… – Крестоносец огляделся по сторонам. – Нет ли здесь лишних ушей? Не лучше ли нам будет поговорить где-нибудь в другом месте?
– К чему? – небрежно бросил Торгейр. – В шумном и людном зале подобраться, чтобы подслушать, труднее, чем в подворотне. Да и холодно там… Просто прикрывайте рот ладонью, брат. Вдруг кто-то из здешних завсегдатаев может читать по губам?
– Хорошо, – кивнул рыцарь. Продолжал, сложив ладони вокруг рта, будто бы хотел выкрикивать слова погромче. – Ты слышал, должно быть, что король Франции, Филипп Красивый, арестовал всю верхушку Ордена бедных рыцарей Иисуса из Храма Соломона[4]?
Моряк кивнул многозначительно, хотя, признаться честно, слышал только дальние отголоски событий «черной пятницы». Да и не очень-то его интересовали какие-то стычки между французским монархом и заносчивыми рыцарями Храма. Где Ревель, а где Париж?
– Филипп обвинил Великого магистра, а с ним и весь Орден Храма, во множестве грехов – ростовщичестве, идолопоклонничестве, содомии…
– А признайтесь честно, брат, – осклабился Торгейр. – Был такой грешок?
– Не судите и не судимы будете… – привычно ответил словами Евангелия рыцарь. – Всякому здравомыслящему человеку очевидно, что король Франции вовсе не боролся с грешниками, а стремился наложить лапу на сокровища Ордена Храма. Ведь ни для кого не секрет – богатства тамплиеров неисчислимы.
– Да?
– Истинно так.
– Становится все интереснее. – Датчанин рукавом отер пену с усов.
– Ты прав, храбрый мореход. Сейчас я расскажу тебе, что Филипп просчитался. Вернее, Жак де Моле оставил его с носом. В парижской резиденции Тампля сокровищ оказалось слишком мало. Настолько мало, что Гийом де Ногарэ совершенно справедливо рассудил – храмовники догадывались о готовящемся нападении и заблаговременно припрятали награбленные в Палестине богатства. Ты следишь за мыслью?
– Продолжайте, брат-рыцарь, прошу вас. Мне чертовски интересно.
– Не поминай Сатану, сын мой, – перекрестился брат Генрих. – К чему богохульством переполнять чашу грехов своих?
– Mea culpa[5]… – смиренно отозвался Плешивый, которому вовсе не хотелось настраивать против себя представителя могущественного Ордена.
– Чистосердечно раскаявшегося да простит Господь, – кивнул рыцарь. – Великий магистр Ордена Храма приказал вывезти сокровища из Тампля и из Франции. Нам стало известно…
«Откуда же?» – подумал Торгейр и тут же поперхнулся, закашлялся.
Брат Генрих терпеливо ждал, пока его собеседник прочистит глотку, а после продолжал:
– Нам стало известно, что значительная часть золота и серебра, принадлежащая тамплиерам, отправлена из Ла-Рошели по морю в русские земли.
– В русские? – не выдержал датчанин.
– Да. Именно так. Жак де Моле сговорился с московским князем… Жоржем, кажется так…
– Георгием, что ли? Внуком князя Александра? – вторую часть фразы: «Который вашего брата на Чудском озере смертным боем бил», Торгейр благоразумно произнес про себя.
– Да, – кивнул немец. – Почему эти мохнатые руссы не могут брать обычные человеческие имена? Что за дикость?
«Зато они очень хорошо держат в руках мечи, если приспеет нужда. Что бы было с вашей Священной Римской империей, да и со всеми рыцарско-монашескими орденами вместе взятыми, если бы они грудью не прикрыли вас от Орды?» – опять с трудом сдержался датчанин. В отношении себя он вполне справедливо полагал, что, увидав мохнатых низкорослых коней и узкоглазых диких всадников под стенами Ревеля, он не задержался бы в порту дольше, чем потребовалось бы на рубку швартовых. А до островов и фьордов верхом не доберешься – ищи-свищи…