– Давай-давай! Тебе раньше других подняться нужно, – продолжал ворковать Игнат. – Раненым или там убитым, это одно дело, а вот с мокрыми портами десятнику валяться никак невместно. Да и мне помощь требуется. Вставай, говорю! – рявкнул внезапно наставник над самым ухом.
Как же не хотелось вставать! Лежал бы и лежал… – и вдруг опомнился. Что значит, «десятнику невместно»?! Это же про него дядька Игнат сейчас так сказал!
Одинец начал подниматься и неожиданно почувствовал противную холодную мокроту: и впрямь в порты напустил. Стыдоба-то какая!
Кровь разом ударила в голову, прочищая мозги и заливая краской едва не все тело. И чего, дурак, развалился? Увидит кто, не дай бог! Что делать-то? И запасных портов нет.
– В воду сигай! – подсказал Игнат, словно прочитал его мысли. – И для тела польза, и греха никто не заметит. Давай, не жди! Река за кустами, шагов пять всего.
Одинец поспешно ломанулся в указанном направлении, думая только о том, чтобы проскочить незамеченным мимо остальных отроков: дядька Игнат не выдаст.
Вода и впрямь принесла облегчение, и телу, и душе, но в голове сразу же роем ос зашумели мысли: «Лошадей же должны пригнать! А поклажа на ком осталась? Или все так и лежат пластом? И посты не расставлены… Ой, в старого козла жопу, дел-то сколько, а я тут как девка, ежа родившая!»
Одинец вылетел из воды, словно за ним кто гнался.
– Сделаю, дядька Игнат! – зачем-то рявкнул он неведомо кому, потому что Игната рядом не оказалось, и ломанулся через заросли тальника назад, к месту недавней схватки.
А там работа явно не клеилась. Отроки, тоже все будто пришибленные чем, как только что сам Ефим, с трудом поднимаясь на ноги, двигались, как прихваченные осенними холодами мухи. Тяпа с Ершиком вразвалочку собирали вдоль опушки хворост для костра, Коряжка с Дубцом чего-то мудрили у огня.
– Я что, тебя врастопырку вместо рогаток поставить должен? Сейчас все поднимутся, тебя самого сожрут! – неведомо с чего озверевший от этого зрелища Одинец налетел на топтавшегося у костра Ипата Коряжку. – Котлы ладь! Кашу готовь! Одними зайцами не обойдемся… – и тут же почувствовал, насколько оказался прав. Брюхо словно только ждало напоминания о еде: взвыло и вцепилось то ли в хребет, то ли еще куда, но, похоже, готовилось уже слопать своего хозяина.
Над травой, в которой вповалку лежали еще не пришедшие в себя отроки, поднялась рыжая голова.
– Бронька, жопа рыжая! За пленниками кто смотрит? – накинулся на парня Одинец. – Поднимай своих и бегом на пост! Сбегут, тебя вместо них дядьке Аристарху сдадим!
– Сделаю! – спохватившийся Бронька уже стоял на ногах. – Подъем! А то корни пустите! – рявкнул он остальным, и четверка отроков порысила к дереву, у которого еще недавно допрашивали чужого ратника.
Заметив чуть в стороне от остальных Талиню, стоящего на коленях перед девкой, так и лежавшей без памяти, Одинец кинулся уже к нему. Рана на груди, хоть и был это просто длинный порез, снова начала кровоточить, и ее саднило от мокрой повязки и пота, а от этого злости на нелепые и беспорядочные действия товарищей только добавилось.
– Что, не хочет приходить в себя? – он отпихнул в сторону Талиню. – Сейчас поможем! Коряжка, ведро давай! – и резко выплеснул на девку холодную речную воду, зверски глянув на попытавшегося было помешать «спасению» парня. Девица дернулась, нелепо дрыгнула ногами и, прежде чем открыть глаза, заорала – видимо, на всякий случай.
– Сам ее утихомирь! Быстро! А потом гони к раненым… – перекрикивая девичий визг, скомандовал Одинец, а за спиной у него уже мялся Коряжка.
– Ну и чего ты топчешься? Поплясать захотелось? Сказано, кашу ставьте…
– Так, эта… Крупу-то где брать? Нет у нас крупы… – Коряжка растерянно хлопал глазами и смотрел так, словно только что Ефима узнал, а до того в жизни не видел – очень уж тот резко изменился. Привыкнуть к старому приятелю по играм как к начальному человеку он еще не успел, но что делать, спросить оказалось больше не у кого. Не идти же из-за каши, которую непонятно из чего варить, к наставнику?
Одинец думал всего мгновение: решение явилось само, будто только и ждало вопроса.
– Бронька! Оглох, что ли?!
– Здесь я…Чего?
– Барахло этих притащили?
– А то! Вон, у костра свалено… – Волосы Броньки, и без того огненные, казалось еще больше порыжели от обиды. – Мы ж не совсем на голову покалеченные, понимаем.
– Ну и чего стоим? Кого ждем? – Коряжка даже сморгнул – не послышалось ли? – настолько точно Ефим воспроизвел любимое присловье всех десятников Ратного. – Перетряси барахло, там харч непременно должен быть. Их шестеро шло – нам хватит. Бегом!