А в известной повести Н. Г. Гарина-Михайловского "Детство Темы" умирающий отец дает сыну единственный завет: "Если ты когда-нибудь пойдешь против царя, я прокляну тебя из гроба".
На детский вопрос: "А когда я вырасту, я стану царем?" — взрослые отвечали: "Царем ты не будешь, но ты сможешь советовать царю".
Обязанности дворянина, также твердо им усвоенные, — не только проливать кровь за отечество, но и отвечать за всех "своих" — семью, детей, слуг, "подданных". Все они зависели от него — их благополучие, благосостояние, моральное и физическое здоровье — все это было делом дворянина, и он сызмальства знал, что за всех будет давать ответ Богу.
И для успешного выполнения свой миссии — царского слуги, главы семейства, господина своих подданных, полномочного представителя своего рода, своих предков и потомков, дворянин обязан был твердо знать, что благородство — это умение ставить других людей как минимум не ниже себя, а достоинство — умение ставить себя не ниже других.
В. А. Жуковский наставлял своих учеников: "Не подвергайте тех, кто вас окружает, чему-либо такому, что может их унизить; вы их оскорбляете и отдаляете от себя, и вы унижаете самих себя этими проявлениями ложного превосходства, которое должно заключаться не в том, чтобы давать чувствовать другим их ничтожество, но в том, чтобы внушать им вашим присутствием чувство вашего и их достоинства".
Благородство и достоинство — качества, которые были необходимы всякому дворянину. И даже если собственного человеческого материала оказывалось маловато, чтобы действительно обладать этими качествами, он вполне успешно обучался их изображать. Для этого и существовало "хорошее воспитание".
Для такой внешней поведенческой модели тоже имелся идеал, заимствованный из Западной Европы, — человека светского, считающего "жизнь в обществе" своим главным занятием. В соответствии с этим на первое место в воспитании выходили манеры и знание этикета (понятия, пришедшего в Россию одновременно с петровскими реформами); умение ловко и непринужденно двигаться, легко разбираться с любыми житейскими ситуациями, предусмотренными светским общением, свободно говорить на принятые в свете темы, быть галантным, приятным для взора и необременительным для восприятия.
В понятиях такого воспитания внутреннее и внешнее переплетались чрезвычайно тесно. Л. Н. Энгельгардт, отличавшийся, по его собственным словам, в детстве "злонравием", вспоминал: "Я был самых дурных наклонностей, ничего не мог сказать, чтобы не солгать; как скоро из-за стола вставали, тотчас обегал стол и все, что оставалось в рюмках, выпивал с жадностью, крал всякие лакомства… нередко приводили меня с поличным к матери моей, которая со слезами говаривала: "Один сын, но какого ожидать от него утешения от таковых порочных склонностей"… сверх того, был я неловок, неопрятен, и стан мой был крив и сутуловат; вот какую я обещал моим родителям радость". Заметим, что приведенные Энгельгардтом нравственные пороки для него совершенно тождественны с плохими манерами и физической неловкостью — все это в равной степени демонстрировало невоспитанность, недостойную благородного человека.
Воспитанный человек не мог обременять окружающих своей особой больше, чем это было необходимо, поэтому вел себя сообразно этому правилу.
Воспитанный человек не должен был спотыкаться и падать; у него не могло быть насморка или даже… беременности (дамы в заметном окружающим "интересном положении" не появлялись в свете: это было неприлично). Воспитанный человек не мог быть голодным, невыспавшимся, грязным; даже умирая с голоду, он не хватал еду, не запихивал ее в себя с жадностью; он должен был быть чистоплотен и аккуратно одет.
Он уважал личное пространство окружающих: не трогал их руками, не навязывался с разговорами и пр.
Он не раздражал общество экстравагантностью наряда, громким голосом и смехом, обмороками и слезами.
Он не навязывал другим своих переживаний — в особенности неприятных и тяжелых — и скрывал свой внутренний мир от окружающих.
Очень характерен в этом отношении эпизод с Александром I, о котором современники говорили как о человеке, в высшей степени воспитанном. У Александра была внебрачная дочь Софья Нарышкина; его единственный, горячо любимый ребенок (все прочие его дети от законной жены и возлюбленной умерли в младенчестве). Это была очаровательная девушка. Ей исполнилось 16 лет; она уже имела жениха и вскоре должна была выйти замуж. Отец любовался ею. И вдруг у девочки обнаружилась скоротечная чахотка, и в несколько месяцев она угасла. Умерла она в июне; отец — император Александр — был не очень здоров, но вел обычный образ жизни и находился в Красном Селе, где предстояли военные маневры. Приближенные, любя его, боялись говорить о страшной новости. Наконец лейб-медик Виллие, который собирался нанести врачебный визит императору, согласился стать вестником несчастья. Едва он вошел, император все понял по его лицу.