– И пока вы будете всем этим заниматься, – перебил Дравен, – мой народ вымрет окончательно. Знаете, сколько здесь, в Брашене, осталось живых и здоровых? Нет, лучше вам этого не знать.
– Это не займет много времени, – сказал Влад. – Сутки, не больше. Максимум, двое суток.
– Двое суток, – вздохнул князь. – В иных обстоятельствах это и правда, немного. Эх, чего бы вам не появиться раньше… – Он некоторое время о чем-то думал, положив подбородок на скрещенные пальцы рук. – Ладно, возможно, мы и воспользуемся вашим предложением, а пока я хочу вам кое-что показать. Пошли.
Дравен поднялся из-за стола и направился к дверям.
Влад и остальные, переглянувшись, последовали за князем.
После неяркой обеденной залы и полутемных коридоров княжьего дворца, солнечный свет заставлял людей щуриться, а киркхуркхов и вовсе прикрыть три глаза из двух нижним полупрозрачным веком. Пока шли по двору к длинному, сложенному из грубых камней, двухэтажному зданию (второй этаж был бревенчатый, крытый двускатной гонтовой крышей), встретили несколько айредов – мужчин и женщин, судя по одежде, самого простого звания. Все они, уступая дорогу князю и его удивительным гостям, не скрывали взглядов, в которых светилось жадное любопытство пополам с надеждой.
Молодой копейщик – почти мальчик, – сидевший у дверей на низком чурбане, поднялся при их приближении. Белая полотняная повязка вокруг его головы пропиталась кровью, но он старался держаться прямо и не показывать, что копье необходимо ему в качестве подпорки, чтобы не упасть.
– Где лекарь Йовен? – осведомился князь, останавливаясь.
– Да вон же, – копейщик показал свободной рукой в сторону крепостной стены детинца, – спит. Вымотался совсем. Сначала с больными возился, а потом дрался на стене вместе со всеми, – в голосе молодого копейщика звучало уважение.
Влад посмотрел в указанном направлении и увидел лежащего ничком в траве под стеной человека.
– Ага, – удовлетворенно сказал князь. – Давно спит?
– Как мерзость эту восьмилапую от детинца погнали, так сразу и свалился, – сообщил копейщик.
– Значит, не меньше двух часов, – определил Дравен. – Можно будить.
Заставить спящего открыть глаза удалось лишь с помощью двух ведер холодной воды, которые вылили на него, сопровождающие князя дружинники.
– Извини, Йовен, – сказал князь мокрому и ошалевшему от такой побудки лекарю. – Но выспишься потом. А сейчас ты мне нужен.
3
Это было красиво.
Чистого белого цвета пол, прозрачные, сходящиеся вверху четыре наклонные треугольные стены (отсюда, с высоты в два с половиной километра, открывался захватывающий вид на окрестности Пирамиды), и оранжевый, чуть приплюснутый снизу сфероид. Эдакий великанский апельсин. Объёмом в триста тысяч кубических метров, как сказал Оскар. То есть если перевести в водоизмещение, то получим те же триста тысяч. Но уже не кубических метров, а тонн. Какое там было водоизмещение у «Титаника»? Точно не помню, кажется что-то около пятидесяти тысяч. А триста тысяч – это такой себе крупнотоннажный современный танкер. Да, неслабый кораблик. Мне кажется или он и правда едва заметно пульсирует, вроде как дышит?
Не торопись, сказал я себе. И успокойся. Хочешь, покури. Чего ты вдруг разволновался, как семиклассник на школьной дискотеке, который впервые в жизни решил пригласить на танец девчонку с соседней парты? Это всего лишь звездолёт. Машина, предназначенная в основном для передвижения по галактике. Ну, пусть не совсем машина, как утверждает Оскар. И даже вовсе не машина. Все равно. Ты читал когда-то о таких или ему подобных в фантастических книжках. Смешно. Не прошло и двадцати лет, как я перестал читать фантастику, и вдруг она оказалась самой что ни на есть суровой реальностью.
Пандус начинался в десятке шагов от меня и вел в арочный проем, освещенный ярким белым светом. Ярким, но не режущим глаз.
Я в две затяжки докурил сигарету и бросил окурок, зная, что через минуту пол его всосет, как всасывает всякий мусор на всех девяносто семи уровнях Пирамиды. Пора было идти знакомиться.
Арка входа светилась на высоте метров трех от пола, не больше. Если вход так низко, то где же двигатель? Стереотипы, Мартин, стереотипы. Ты привык, что в земных космических кораблях пользуются лифтом, чтобы попасть в кабину управления, потому что все они – ракеты, летающие на химическом топливе. А у такой ракеты, по определению, двигатель и баки с горючим должны располагаться в нижней части. Или задней – в зависимости от ориентации в пространстве. Этот же звездолет наверняка использует какой-то иной принцип движения. Хотя почему наверняка? Как еще удобнее всего двигаться в космическом пространстве, если не отбрасывать что-то (газ в различных состояниях или плазму ) назад, то есть используя все тот же принцип ракеты? Под солнечным парусом? С помощью антигравитации? По каким-нибудь гипотетическим силовым линиям неизвестных нам энергетических полей? На честном волшебном, а равно и магическом слове? Ладно, господин командор, не ломай голову. Разберемся. Точнее, Никита разберется. И потом доложит тебе в доступной форме.
Я вошел в арку и остановился, привыкая. Здесь было тепло, но не жарко. Очень светло. И еще запах. Так пахнет сад ранней весной, когда снег еще не сошел, но почки готовы раскрыться навстречу солнцу. Запах, в котором есть обещание перемен, но в то же время и доля необъяснимой тревоги. Впрочем, отчего же необъяснимой? Очень даже объяснимой. Ведь перемены – будь они к лучшему или худшему – всегда связаны с тревогами.
В пяти шагах передо мной бесшумно разошлись двери. Одновременно в разные стороны, вверх и вниз. Словно диафрагма в объективе фотоаппарата. Ага, все-таки лифт…
Позже я узнал, что Малыш умеет менять свою форму в пределах заданного объема и не в ущерб функциональности. Не только форму внешнюю, но и форму внутренних помещений и оборудования. Опять же, в заданных пределах. И руководствуется в этом представлениями своего хозяина о том, каковыми данные помещения и оборудование должны быть. Тут он был чем-то похож на саму Пирамиду. Но Пирамида управлялась искусственным центральным мозгом-сверхкомпьютером, а Малыш был живой. Большей частью. И мозг в нем тоже был живой, а не созданный искусственно, хотя свой компьютер на корабле имелся тоже…
Но все это я узнал позже, а пока удивлялся тому, насколько рубка управления не соответствует моему пониманию того, как должна выглядеть рубка управления звездолёта, способного без особого труда пересечь нашу галактику Млечный Путь из конца в конец за каких-то две-три недели.
Овальная, размером с небольшой спортивный зал, в ней не было ничего, кроме одинокого кресла, расположенного, как мне показалось, точно в центре.
Да полно, рубка ли это? Однако лифт доставил меня сюда, значит… значит, это неспроста. Я огляделся еще раз, окончательно убедился, что кресло – единственный объект, достойный внимания, прошел к нему и сел. Для чего же еще предназначено кресло, как не для того, чтобы в нем сидеть, верно?
Да, удобно. И что дальше?
Ответ не заставил себя ждать.
Шлем – мечта юного футуролога – опустился сверху и повис перед моими глазами – бери и надевай. Что я и сделал.
Он пришелся точно по размеру моей головы, словно кто-то заранее снял мерку. Мало того, у меня немедленно возникло ощущение, что я в этом шлеме чуть ли не родился. Комфорт. Безопасность. И… Власть? Нет, скорее, уверенность. В себе и корабле. Я точно знал, что ничего плохого со мной здесь не произойдёт и все у нас с Малышом получится.
Если бы кто-нибудь спросил меня, откуда мне это известно, он не получил бы внятного ответа. Известно – и всё, отстаньте. Дайте сосредоточиться. Потому что мне кажется, что меня о чем-то спрашивают. Без слов. Как странно. Спрашивают без слов, но я понимаю. Это что-то вроде телепатии? Может быть. Попробуем перевести в слова. Это не очень точно, зато привычнее. Так. Первый вопрос, который он задал…