– Кого?
– Ну мух, слепней этих…
– Вроде, не помню. – Коля прищурился. – Помню, что слово на Каина похоже. Вроде как убийцы.
– А ты что, брат, в религии силен? – Иван внимательно посмотрел на своего товарища. – Ты это… религия – опиум для народа!
Ребята переглянулись, заулыбались. Внезапно над рощей, которую они пробежали четверть часа назад, поднялась туча птиц. Николай нахмурился, резко подобрался.
– Они? – Ваня перекатился за кустик, присел на корточки. – Они?! Приставучие, черти!
– Отставить! – Коля шустро проверил автомат, отомкнул магазин… сухой. – Религия – опиум для народа! Так что чертей нет! А вот погоня есть! Подъем! Хорошо, хоть собак не слышно! Авось уйдем!
…Ребята споро откатились от реки, под укрытие густого кустарника, вскочили, проверили направление и рванули бегом, старательно забирая правее. Лесная наука говорит, что человек при ходьбе всегда неосознанно забирает чуть левее, а стереотипы, как учил старшой, надо ломать. Бежали быстро, но аккуратно, вдумчиво. Тяжелый планшет на длинном ремне бил Ивана по бедрам и, что совсем мужику неудобно, порой залетал между ног. Коля приладил его товарищу бечевкой к поясному ремню. Знания приходили с опытом.
У их бега была своя, большая цель. Они не просто спасались от немцев. Они спасали свой отряд, взяв погоню на себя, готовые, если потребуется, заплатить жизнью за то, чтобы товарищи сумели дойти и выполнить поставленную задачу…
…Два часа спустя, все еще мокрые, но уже давно от пота, а не от речной воды, бойцы позволили себе привал. Место для отдыха не выбирали, просто рухнули у вершины лысого каменистого взгорья. К счастью, здесь кровососущие насекомые им почти не надоедали. Спортсмен Ваня, сделав несколько вдохов-выдохов, сразу лег на живот и, достав бинокль из футляра, принялся разглядывать окрестности. Николай долго не мог прийти в себя. Грудь не просто болела, она горела изнутри. Дыхание вырывалось рывками, пульс частил ударами молотка по вискам и затылку, холодный пот скользил по всему телу. «Ничего, ничего, – отстраненно думал Удальцов. – Надо жить, надо бежать. Бег – это жизнь, а жизнь для меня сейчас – это бег. Прав был доктор, не с моим сердцем в десант идти…»
– Не отстают, суки! – неожиданно севшим голосом сказал Иван. – Хоть ты тресни! Не отстают, и всё.
– Что, опять птицы? – глухо спросил Николай.
– Хуже. Хуже каинов этих летающих! – зло сказал Конкин и протянул товарищу бинокль. – Посмотри, вроде на две группы разделились, видишь?
Действительно, сквозь полевой бинокль можно было без большого усилия разглядеть серо-зеленые фигурки, двигавшиеся через редкое полесье. Шли они быстро и ровно, особенно не скрываясь, сохраняя дистанцию друг с другом. Шли спокойно, оглядываясь по сторонам, действительно разделившись на две группы, как бы образовав редкий, но прочный сачок.
– Грамотно идут, – Коля отнял бинокль от глаз и пристально посмотрел на товарища. – Это не просто солдатеры! У нас еще минута есть, дыши. Эти каины нам спуску не дадут. Это вам не обозников расстреливать…
– Ага, обозники, мать их! – Ваня внезапно задышал быстрее, его глаза округлились от злобы. – Волки это матерые, понял, волки! Ты там с ними пока в лагере прохлаждался, чаи гонял с салом, я посмотрел на них. Хорошо посмотрел! Волки они, Коля, не уйти нам от них! А что?! Место неплохое. Давай бой примем! Последний, ахх!..
…Схватив друга за горло и навалившись сверху, Удальцов затравленно крутанул головой и яростно зашипел:
– Волки, говоришь?! Да хоть львы с тиграми из Московского зоопарка! Бой принимать у нас команды не было! И пока нас не прижали, мы будем бежать, понял?! Ты же мастер спорта! Тебе легче! Отставить сопли…
…Болото было как болото. По краям деревья, густая поросль острой, будто отточенной осоки, посередине покрытое ряской и тиной озерцо. Густая, словно грозовая туча, стая насекомых кружила над осокой, не рассеиваясь даже от сильных порывов ветра. Смеркалось, над лесом повисла густая тишина.
Высокий широкоплечий человек в пятнистом комбинезоне без знаков различия тихо напевал себе под нос старую песенку, перекидывая увесистый автомат из одной руки в другую легко, как детскую игрушку. Слова песни лились из него сами собой, казалось, они были рождены именно здесь, в этом дремучем углу света, здесь, где всходят и заходят солнце и луна, из этого самого болота…
Еin Fischer mit der Rute wohl an dem Ufer stand und sah’s mit kaltem Blute, wie sich das Fischlein wand… [2]
– …Герр штурмгауптфюрер, – почтительно склонился к присевшему в раздумье Иоахиму крепыш в таком же пятнистом комбинезоне. – Следы затерялись. Мы еще раз прочесали все окрестности и рощу, тщательно прочесали. Дорога оцеплена батальоном обеспечения, но, похоже, им удалось уйти. Не представляю, как… они же не птицы?!