– Твоя пятая точка? – усмехнулся Эфраим. – Серьезно, пятая точка? Твоя маленькая розовая попка?
Он вытащил пачку сигарет и медную «Зиппо». Затем зажал в губах сигарету и прикурил эффектным жестом: провел зажигалкой вверх по бедру, откинув крышечку, а после быстро прокатил колесико по брюкам. Поднеся огонек к табаку, Эфраим произнес:
– На природе нет ничего лучше вкуса дыма.
Он был единственным из класса, кто курил. Свежее позерство. Эфраим покупал сигареты поштучно – четыре-пять зараз – у старшеклассника по имени Эрни Смегг, чье пухлое прыщавое лицо напоминало корзину бесплатных булочек.
– Неправильно куришь, – сказал Кент, – не так держишь.
– Что? – переспросил Эфраим. Он зажимал сигарету между большим и указательным пальцами, как держат трубку. – В смысле?
– Отец говорит, что так курят только французы, – ответил Кент. – И педики.
Челюсть Эфраима напряглась:
– Заткни свою гребаную пасть, Кей.
– Не стоит тебе курить, – суетливо вмешался Ньютон. – Мама говорит, что от этого легкие становятся черными, как прессованный уголь.
Эфраим вздернул подбородок:
– Да? Твоя мать такая тупая, что гелем для душа моет душ.
– Эй! – ощетинившись, рявкнул Кент. – Не трогай его мать, чувак.
Эфраим фыркнул, но все-таки сказал:
– Прости, Ньют. Так что выберете: подрочить ослу или сделать фистинг Кэти Райнбек?
Кэти Райнбек была милой девочкой, которую заклеймили в школе шлюхой из-за слухов – не подтвержденных никем, кроме Дуги Фезза, – что она мастурбировала этому самому Дуги и довела его «до кульминации» на заднем ряду кинотеатра «Норд-Пойнт». «Иисус на велике, она ж не понимала, что, на хрен, делает, – рассказывал на школьном дворе Фезз выпучившим глаза мальчишкам, и в его голосе звучало испепеляющее презрение. – Это ей что, прополка сорняков в саду?»
– А что такое фистинг? – как и следовало ожидать, спросил Ньютон.
– Я бы подрочил ослу, – внезапно произнес Шелли. – Кто желает групповушку?
Ребята молча признали, что именно такой реакции можно было ждать от Шелли Лонгпре – умел он высосать жизнь из этой игры. Из любой игры, по правде говоря.
Восточную часть острова мальчишки прошли в тишине. Тропа становилась все хуже, пока не превратилась в полосу рыхлого сланца, окаймленную водорослями и колючим чертополохом. Она огибала отвесную скалу, обращенную к свинцовому морю.
– Нам туда? – спросил Ньютон.
– А куда ж еще? – с вызовом ответил Кент. – Тим нас не на прогулку для бабуль отправил.
Они начали подъем. Сланцевая тропа пролегала по гранитной скале такого же розового оттенка. Под ботинками то и дело осыпалась каменная крошка. Тропинка, которая вначале казалась вполне надежной, вскоре показала свой коварный характер и норовила выскользнуть из-под ног.
На середине пути она и вовсе сузилась. Мальчишкам едва удавалось поставить на нее обе ноги. Ниже пролегал крутой склон, покрытый тем же мягким сланцем. Камнем вниз с такого не упадешь, но, оступившись, покатишься кубарем, отчаянно стараясь за что-нибудь уцепиться. А если не успеешь вовремя затормозить, то окажешься в холодном сером море.
– И чья ж это была светлая идея? – спросил Эфраим. Когда никто не ответил – не хватило ни сил, ни желания, ребята полностью сосредоточились на задании, которое внезапно сделалось очень напряженным, – его взгляд остановился на Кенте, неуклюже огибавшем скалу.
«Ты – полный идиот, – подумал Эфраим. – Тупой кусок дерьма».
Мальчишки, прижавшись лицами к скале, неуверенно пробирались вдоль нее, запинаясь на каждом шагу. Ньютон вскрикнул, когда задел шершавый гранит носом и ободрал кожу. На голых камнях росли редкие сорняки, кончики их увядших листьев покрывала морская соль. И как что-то могло выжить в таком круто нависавшем над водой месте?
Кончики пальцев, точно лапки жуков, скребли по скале, отчаянно отыскивая опору.
– Хватайся, – сказал Эфраим, дотянув ладонь Шелли до нужного места. – Вот выступ. Чувствуешь? Вот.
Затем Эфраим развернул бедра и выбросил в сторону ногу, изобразив телом крест: одна рука держится за скалу, другая вытянута в сторону; одна нога стоит на тропе, другая нависает над волнами, которые разбиваются в сотне футов внизу.
– Я на вершине мира, мам![7]
– Прекрати! – завопил Ньютон, его ноги задрожали точно желе, и он осел на каменный уступ.
– Хватит, Иф, – сказал Макс, пальцами впиваясь в скалу.
Эфраим прищурился, что указывало на назревающую в его голове выходку, но лишь качнулся назад к утесу.
– Береги шкуру, Ньют. Не доводи себя до инфаркта.
Эфраим, прижавшись лицом к камню, почувствовал, как бешено свистит его дыхание. Волны ритмично бились о скалы, море с бульканьем втягивало пенящуюся воду. Руки дрожали. Длинные сухожилия, тянущиеся вдоль икр, подергивались.
7
Фраза из фильма 1949 года «Белая горячка» («White Heat»), где герой мстил за смерть своей матери, а в конце произнес эти слова перед тем, как под ним взорвалась цистерна с бензином.