Тем более что адмирал работать не мог. Силы покинули его — лицо потемнело, дышал он с трудом, как будто через силу. Прислонившись к дереву, он сидел, устало наблюдая, пока я заталкивала Яруна в дупло.
Запихивала его беспомощное тело внутрь, туда, где по заплесневелой поверхности дерева суетились муравьи. Ноздри щекотал смешанный запах гнилого дерева, крови и моего собственного пота.
Под конец мне пришла в голову мысль надеть на Яруна свой шлем, полностью запечатать его, чтобы пожиратели падали не унюхали запах разлагающегося человеческого тела. Запихнув наконец труп, уже почти в темноте, я засыпала вход в дупло мертвыми листьями.
Когда все было кончено — когда я сделала то, что должна и что могла сделать, — я отвернулась, и меня вырвало.
— Вот что значит этот треклятый расходный материал, — я вытерла рот. — Вот что это на самом деле значит.
НЕПОГРЕШИМЫЙ РАСЧЕТ ВРЕМЕНИ
Когда мы возвращались к месту высадки, Чи обхватил меня рукой. Я подумала, что он снова сделал это с целью успокоить меня; однако ему просто требовалась поддержка.
— Не следовало вам так далеко тащить его, — сказала я.
— В тот момент мне показалось, что это неплохая идея, — ответил он. — Ничего лучше я придумать не смог.
— Это отняло у вас слишком много сил. Адмирал пожал плечами:
— По крайней мере, было чем заняться. Я очнулся за несколько часов до тебя.
— Вы тоже отключились? Почему? У вас же не было имплантата?
— Наверно, они что-то внедрили в меня еще раньше, — ответил он. — Может, с пищей на «Золотистом кедре». Какая-нибудь маленькая такая радиоуправляемая капсула, не больше крупинки соли. Высший совет обожает разрабатывать подобную чепуху. Этим ублюдкам без игрушек жизнь не в жизнь; и раз Лига Наций запрещает создавать оружие, они вместо этого придумывают всякую несмертельную дребедень. В тот самый момент, когда они привели в действие твой горловой имплантат, меня они погрузили в сон.
— М-м-м…
Конечно, Адмиралтейству требовалось, чтобы все мы отключились одновременно; иначе последовал бы призыв о помощи… требование спасти. Откровенно не откликнуться на сигнал «помогите» «Палисандр» не мог, однако на тот случай, если связь со всеми нами оборвалась бы в одно и то же время, существовала совершенно определенная, четкая и ясная политика флота. Не посылать новых людей в район, где присутствует неизвестная опасность. Доложить о ситуации и предоставить начальству принимать решение.
Нашему замечательному, великодушному начальству.
Чи камнем повис на мне.
— Знаешь, Рамос, оказавшись здесь, я думаю о множестве вещей. О старых временах, — он вздрогнул. — Может, Совет прав, что так обошелся со мной. Память меня нередко подводит — по большей части, устраивая спектакль, я делаю это потому, что внезапно забываю, кто я такой. Не в том смысле, что я забываю свое имя, просто не помню… множество важных вещей из прошлого. Понимаешь? Иногда воспоминания просто исчезают из головы, а иногда они там, на месте, но исчезает… мужество.
— Мужество?
Я подумала: «При чем тут это?»
— Трудно признаваться в прошлых… неудачах. Постыдных капитуляциях. Ситуациях, когда следовало быть умнее, или храбрее, или…
Он споткнулся о заваленный листьями корень. Я удержала его от падения, но это потребовало немало усилий — сам он и не подумал помочь себе.
— С вами все в порядке? — спросила я. Молчание.
Меня пронзила одна мысль.
— Когда вы в последний раз принимали «таблетку молодости»?
— Две недели назад, Рамос. Что-что, а точно рассчитывать время Совет умеет.
— Дерьмо.
— Ох, дерьмо, — поправил он меня.
В возрасте Чи две недели — самый долгий срок, который можно протянуть без этих таблеток, плюс к тому же гадость, которую ему подсунули, чтобы он отключился, и то обстоятельство, что он потратил последние силы, отволакивая подальше Яруна.
— Как они могли так поступить с вами! — взорвалась я. — Отправить вас сюда в таком состоянии… простите, но это смертный приговор.
— Лига не позволяет убивать открыто, — адмирал пожал плечами, — но они допускают существование концепции, согласно которой организму нужно дать умереть, когда его время пришло. Очевидно, в этом вопросе Лига позволяет Совету выходить сухим из воды. Иначе Мелаквин не прослужил бы так долго местом, куда выбрасывают престарелых адмиралов.
— И вот теперь вы здесь…
— Да — но ненадолго, — его рука коснулась моих волос. — Прости, что покидаю тебя одну-одинешеньку.
— Я выживу.
— Уж постарайся, — адмирал серьезно посмотрел на меня. — Постарайся.
— Думаете, я собираюсь покончить с собой? Это невозможно… Я так запрограммирована, что это невозможно. В ранние годы существования корпуса разведчиков процент самоубийств был слишком вы сок. А что тут удивительного? Разведчики впадают в депрессию, потому что они уродцы, которых никто не любит, потому что нормальные космонавты сторонятся их — расходного материала вроде туалетной бумаги. Ну, Адмиралтейство решило, что должно защитить свои капиталовложения, и нас начали программировать на недопущение даже самой мысли о самоубийстве. Это дает гарантию, что, если мы умрем во время выполнения своей миссии, это происходит не по нашей воле, а исключительно в силу сложившихся обстоятельств.
— Знаю я, что вас программируют, — вздохнул Чи. — И знаю людей, сумевших преодолеть свое программирование. Может, не при первой попытке и не при второй, но в конце концов можно прорваться сквозь ментальную блокировку. Решимость — очень действенная штука. Но я хочу, чтобы ты решила выжить, а не умереть.
— Зачем? Потому что выжить — лучший способ отомстить?
— Нет. Лучший способ отомстить — это вернуться на новую Землю и засунуть злодеяния Совета ему в глотку.
— Я убийца. Я не смогу покинуть Мелаквин.
— Черт побери, Рамос! — взревел Чи. — Я понимаю, тебя гложет чувство вины, но ты не…
В этот момент у него и случился удар.
МО…
Мы уже почти добрались до края ущелья — еще несколько шагов, и деревья расступались, открывая дорогу на луг, где мы приземлились. На западе горели последние желтые лучи солнца, тонущего в фиолетовых сумерках.
Чи обмяк, словно туша, соскользнул с моего плеча и упал на мертвые листья. Зрелище гаснущего дня настолько увлекло меня, что я не успела подхватить его.
— Мо… — пробормотал он, уткнувшись лицом в листья. — Мо…
Я тут лее опустилась на колени и перевернула его. Левая сторона лица уже помертвела. В Академии я получила медицинское образование на уровне фельдшера, но тогда для меня это были просто слова: Потеря контроля над одной стороной тела — бесспорный симптом удара. Однако теперь это был не просто симптом; это случилось с человеком, лежавшим у меня на руках.
Правая половина лица — это еще был Чи. Левая половина — необитаемая плоть, подчиняющаяся только законам гравитации.
— Мо… — настойчиво повторил он, правой рукой вцепившись в мое предплечье. — Мо!
ПОСЛЕДНЕЕ ЖЕЛАНИЕ
— Адмирал, — сказала я, — постарайтесь успокоиться. Может, в «аптечке» найдется что-нибудь…
Он шлепнул меня ладонью по рту… неуклюжий, неловкий удар, который мог бы причинить боль, если бы у Чи остались хоть какие-то силы.
— Мо! — закричал он. — Мо-о-о-о!
Я отклонилась назад, достаточно далеко, чтобы увернуться от его руки. Она безвольно упала ему на грудь.
— Адмирал Чи, — я изо всех сил старалась держать себя в руках, — у вас случился удар. Поражена левая сторона и, значит, пострадала правая доля мозга. У большинства людей речевые центры в другой доле. Поэтому если вы расслабитесь, то, скорее всего сможете говорить. — Я не знала, правда ли это, просто бормотала первое, что пришло в голову. — Вообразите, будто говорите правой половиной рта. Может, тогда вам удастся сконцентрироваться.
— Моу… Мо-о-о-о… — он послушался меня, кривя от усилий губы. — Моа…