На каждом корабле есть два дополнительных генератора — на случай аварии. Они не так уж велики по сравнению с другим оборудованием корабля — черные ящики размером с гроб и весом двести килограммов каждый. Используя грузовой робот, Джелка тайно вынес генератор из инженерного отсека и поместил его на планетарный зонд. Конечно, при этом ему пришлось снять большую часть сенсорного оборудования зонда, чтобы освободить место для генератора; но он счел, что оно того стоит. Ему едва-едва удалось закончить работу вовремя; почти сразу же после этого они с Уллис получили приказ сопровождать отправлявшегося на Мелаквин с «исследовательской миссией» адмирала-взяточника.
Дальше довести дело до конца оказалось легче легкого: Джелка отправил зонд с генератором к другим зондам, тем, которые занимались первичным осмотром Мелаквина; и постарался, чтобы именно этот зонд осуществил мягкую посадку там, где позже можно будет его найти. Вскоре после высадки разведчики ознакомились с записью Чи о городе в горах, восстановили работоспособность зонда и отправили его в полет на юг, на дистанционном управлении. До города, однако, им с Уллис пришлось добираться пешком; но самое главное, когда это наконец произошло, генератор уже ждал их здесь.
Как говорится, пустячок, а приятно. Генератор поля «сперматозоида» означал полет со сверхсветовой скоростью; или, проще говоря, вместо пяти или десяти лет, вы добираетесь в пункт назначения за две недели. Проблема состояла в том, чтобы установить генератор на «кита»; однако при таком количестве разведчиков устроенный ими «мозговой штурм» принес свои плоды. У них был также ИИ наподобие того, что я встретила в городке Тобита: неиссякаемый источник инструментов и компонентов. Хотя время от времени он почему-то решал, что какие-то части оборудования разведчики должны изготовлять сами.
С тех пор как прибыл Джелка с генератором, прошло три года; теперь корабль был готов. Одни считали, что можно лететь хоть завтра. Другие настаивали, что надо в течение нескольких месяцев проводить тренировочные полеты и только потом отправляться в космос. И вот уже оба лагеря взывают ко мне как к беспристрастному судье: как к кому-то, кто еще не охрип в спорах на тему «отправляться немедленно или подождать», уже на протяжении многих недель разгоравшихся во время каждой совместной трапезы. Прежде чем я успела сказать «хватит», вокруг меня выросла гора из результатов тестов, вычислений и диаграмм; с их помощью стороны отстаивали свою точку зрения…
Потом Уллис сказала:
— Она зоолог.
И спорщики мгновенно утратили ко мне интерес.
УЛЛИС
В отличие от Джелки, Уллис Наар приветствовала меня очень тепло, когда я наконец освободилась от «атаки» разведчиков: «Это Фестина Рамос, да, она одна из нас, хотя и выглядит великолепно». Она обняла меня, тут же узнала Весло и ее тоже прижала к груди.
Я рассказала ей про искусственную кожу. Ее слова: «Рада за тебя» прозвучали вполне искренно. Ее проблема по-прежнему бросалась в глаза: хлоп, хлоп, хлоп веками каждую секунду, иногда так сильно, что все лицо подергивалось. Я почувствовала, что мне… жаль ее. Эдакая покровительственная жалость вроде «Ох, бедняжка!». Никогда прежде я не испытывала к другому разведчику снисходительных чувств.
Именно Уллис описала мне, как Джелка добыл генератор поля «сперматозоида»; пока она рассказывала, он молчал, словно речь шла о ком-то другом. Позже, когда яркость огней в городе снизилась до уровня полусумрака, Наар сообщила, что это тоже работа Джелки. Вечному сверканию города он предпочитал привычный цикл «день — ночь», поэтому просто покопался в управлении городским хозяйством и кое-что подправил. Может, именно эта перемена вынудила местных уйти. Люди, для которых фотосинтез — основа жизни, не могут по-дружески относиться к чужеземцам, время от времени выключающим свет.
Даже наступление ночи не утихомирило разведчиков. Они истосковались по новостям из дома, по флотским сплетням, страстно желали узнать, что нового произошло в жизни друзей…
Наконец Уллис сказала:
— Хватит. Фестине нужно поспать, да и нам тоже.
Я не возражала. Пожелав всем доброй ночи, мы с моей бывшей однокурсницей пошли по молчаливому городу. Может, я и не торопилась бы уйти, если бы Весло и Джелка оставались вместе со всеми, но они покинули сборище еще раньше; Весло — потому что ей наскучили разговоры, а Ламинир — потому что она взяла его за руку и потянула прочь. Я не сумела разгадать выражение лица Джелки, когда он уходил вместе с ней: не счастливый, не печальный; не опасающийся оказаться наедине с ней, не жаждущий этого. Чего бы Весло ни добивалась от него, я сомневалась, что она это получит.
Уллис увела меня с центральной площади; мы прошли несколько кварталов и оказались у башни, где она занимала комнату на шестидесятом этаже. Сейчас в городе было темно — только горевшие тут и там огоньки указывали на дома, где поселились другие разведчики. Огни были разбросаны на значительном расстоянии друг от друга: люди, живущие в стеклянных домах, предпочитали не иметь близких соседей.
Я стояла на застекленном балконе, глядя на город. С высоты шестидесятого этажа открывался поразительный вид. Уллис подошла и встала рядом.
— Ну, чувствуй себя как дома. Буду рада, если ты останешься здесь. Снова вместе, как в Академии.
— Не хочу мешать тебе.
— Не беспокойся. Может, со временем я от тебя и устану, но сейчас я во власти ностальгии по прежним дням.
Повернувшись, она посмотрела на меня; за ее спиной в городе было черно, как в космосе.
— Я сожалею о смерти Яруна. Мне он нравился.
— Мне тоже.
Наар ждала. Я молчала.
— Я сожалею и о Джелке, — сказала она.
— В каком смысле?
— Что он стал таким мерзавцем. Я знаю, он нравился тебе.
— Это были просто школьные глупости, — пробормотала я.
— Ты тоже нравилась ему. Когда мы были на «Гиацинте», он рассказывал о тебе. Никогда не говорил этого прямо, но, думаю, сожалел… ну, в общем, что не разыскал тебя. Он не понимал, почему ты убежала с того второго свидания, и был слишком горд, чтобы гоняться за какой-то первокурсницей. Ну, слишком горд, слишком застенчив, какая разница? Тестостерон, так или иначе. Но он думал о тебе потом.
Я пожала плечами:
— Это было так давно.
— Конечно, — она устремила на меня полный сочувствия взгляд. — Я видела, как изменилось твое лицо, когда он и Весло вместе ушли…
— С моим лицом все в порядке.
Уллис несколько раз мигнула — может, она делала это нарочно? — а потом продолжила:
— Трудность для Джелки всегда состояла в том, что он так близок к норме. Понимаешь? Стоило ему надеть парик, и он становился как все. Не надолго, может, часа на четыре, пока струпья не начинали кровоточить, но эти четыре часа были его. Он мог ходить где угодно, и никто на него не оглядывался. Мог назначать свидания обычным девушкам. Да, потом требовались недели, чтобы болячки зажили, но если он хотел иметь эти четыре часа, он их имел. И это немного сводило его с ума — как будто он не в одной лодке с нами. Джелка никогда не воспринимал себя как разведчика. Хотя, думаю, временами хотел этого. Может, если бы между вами все сложилось по-другому… Но нет, он не мог связать свою жизнь с другим разведчиком.
— Может показаться, будто он высокомерный, — торопливо добавила Уллис, — но дело не в этом. По крайней мере, поначалу было не в этом. Он просто чувствовал себя не на месте. Вне любой категории. А потом, узнав, что его собираются высадить на Мелаквин — то есть обойтись как с любым разведчиком, он почувствовал себя несправедливо преданным. Вот почему у него хватило духа украсть генератор. Я никогда не расспрашивала о деталях похищения, но у меня есть подозрения, что он ранил или даже убил кого-то. Ты же знаешь, в инженерном отсеке всегда кто-нибудь находится. Они не позволили бы Джелке вынести такое важное оборудование. Точно не знаю… может, он выстрелил в них из этого своего усовершенствованного «станнера». Но он так страдал из-за того, что Совет обращается с ним как с любым другим разведчиком… как с никчемным расходным материалом…
— Уллис, — перебила я ее, — а разве ты не страдаешь из-за этого?
— Конечно. Но я разведчик, а Мелаквин — это просто место, где многие разведчики заканчивают свою жизнь. Как ни странно, я испытываю определенное удовлетворение. Я делала свое дело, осталась тем, кто я есть, и по этой причине чувствую себя теснейшим образом связанной с остальными разведчиками.
Мне хотелось поспорить с ней; но я не могла. Как бы ни возмущалась я Высшим советом, в глубине сознания какой-то голос все время нашептывал: это нормально — быть сброшенной в мусоропровод под названием Мелаквин.
Жизнь разведчика имеет один достойный конец — «Ох, дерьмо». А Мелаквин к тому же был «Ох, дерьмо», на котором можно уцелеть.