— Всем и не надо. Кто-то должен делать оружие, кормить, одевать, обувать нас. — Чаулин чувствовал, сколь недешево он обходится своему народу.
— На каждого из нас не один, а десяток людей должен работать. А этого и раньше не все хотели, не каждый рьяно брался.
— Я также думаю, что лодырей в одночасье не выведешь. Даже у нас в отряде.
— Дело не только в лодырях. Общество заставит их работать.
— Как?
— Кормить перестанет. Голод — не тетка, есть захочешь — на всякую работу пойдешь.
— Так кого же?
— Хитрецов. Кто как будто и на деле какую-то обязанность, пусть даже самую неприметную, на заводе или в колхозе правит. Но весь вопрос: как эту работу исполнять? По совести или время отбывать, чтобы оплата сама собой карман наполняла.
— Таких сами люди разглядят и на всеобщее обозрение выставят.
— Кого-то выведешь, а другой так пристроится и прикроется, что к нему и не подкопаешься. Да возле него такие же присосутся. Или сам их к себе приголубит. И будут ходить возле работы ни шатко, ни валко. И жить припеваючи.
— Я думаю, такие не расплодятся. Что подобные людишки и после войны выживут — тоже не сомневаюсь, но жизни долгой им не будет. Честные да прямые им ходу не дадут. Мы с тобой первые.
— Таких, как мы с тобой, и нынче большинство, и после войны тоже достаточно будет. Но и дармоеды и прихлебатели в обиду себя не дадут.
— Почему?
— Вот ты как пришел в разведку? — повернулся вдруг лицом к Чаулину Чемоданов.
— Добровольно, рапорт командованию подал.
— И я тоже добровольно. И отряд наш с первых дней войны назывался добровольческим. На такое рискованное дело нужны люди с крепкими нервами и выдержкой, идущие по своей охоте. Лучше всего на него посылать по их желанию, надежнее. Сколько таких с флота под Сталинград отправилось… Там нужнее.
— Но ведь большинство флотских профессий не требует согласия.
— Да, на те посылают по распределению. Да ведь на флот берут не всякого. А кто и пришел по призыву — служат честно. В этом гвоздь. Вот сачки, или, как их точнее зовут, захребетники, будут искать удобные места и хитро в них приспосабливаться.
— А мест таких хватит?
— Если не хватит, они для себя их придумают. Одно дело — быть горновым у печи, уголь в шахте рубить, другое — ходить с мерным угольником и дощечкой и записывать, сколько бабы успели сжать. Или так: один в небе летает, его собрат в штормовом море ходит, а иной за бесценок что-то добывает в одном месте и втридорога перепродает в другом. Даже здесь такие встречаются. Придут с караваном из-за границы и приторговывают то чулками, то помадой. Да не втридорога, а побольше.
— Их отлавливать полагается, — считал Чаулин.
— Если попадаются, больше их не пускают в плавания. Долго придется от них избавляться.
Подошло время, когда они обычно слушали Москву. Столичные передачи радовали душу, поднимали настроение. Армия успешно наступала. Короткие сводки Информбюро запоминались сразу. Часто настраиваться на Москву не позволял запас батарей, пользовались ими бережливо. Этому их настойчиво учили и инструкторы на базе, и вернувшиеся с таких же заданий товарищи.
Москва передавала в те дни, что началось освобождение польских земель, в Минске состоялся парад партизанских соединений Белоруссии, а по московским улицам проконвоировали более 57 тысяч пленных, захваченных Белорусскими фронтами.
— Воевать осталось не так уж долго. Свои земли почти все вернули. Теперь предстоит вызволить соседей из неволи.
— И союзники наконец-то второй фронт открыли. Теперь дело пойдет быстрее. Может, и нам с тобой полегчает.
— Каким образом?
— Норвежцы тоже почуют скорый конец войны. Не всякий поспешит доносить немцам о ком-то из наших…
— Ты мне не единожды говорил, что советуешь после войны учиться. Я сам об этом и раньше думал, а теперь твердо решил: пойду добывать образование.
— Ты к верному выводу пришел. В мирной жизни наука понадобится на меньше хлеба.
— Только ведь нелегко будет. Сколько сразу после десятилеток ребят в армию забрали… Мы вот, недоучившиеся, вернемся. Да те, кто нынче учится в школе, не остановятся, пойдут дальше. Нам, может, и мест в техникумах да в институтах не хватит.
— Я думаю, что для фронтовиков предусмотрят привилегию.
— И от учебы мы отвыкли, парта стала узкой.
— Была бы тяга к знаниям, а привычка да усидчивость привьются.
— Придется еще на несколько лет подтянуть ремень. Стипендия ведь не ахти какая.