Одним взводом поручено командовать мне, другим — мичману Александру Никандрову. Мичман старше меня почти на десять лет, опытнее, больше походил по вражеским тылам. И характеры у нас разные. Никандров уравновешен, выдержан, его трудно вывести из себя. Нервы у него удивительно крепкие. Я таким спокойствием не обладаю. Спит он крепко, засыпает сразу и тут же как бы проваливается в какую-то нетревожную глубину. Говорил нам, будто не представляет, что такое видеть сны. Здоровье у него отменное, никакая хворь к нему не пристает. Саша худощав, жилист, хоть ему и порядочно за тридцать — ни малейшего ожирения, сплошной сгусток мускулов. Этакое сухое, выстоявшееся дерево.
Люди в его пору имеют уже детей-подростков, а он еще холостяк. И не оттого, что женоненавистник. Срочная служба на флоте отхватила у него пять годков. Плавал на эскадренных миноносцах сначала на Балтике, а потом на севере. Демобилизовался за пару лет до войны. Не успел устроиться и осмотреться — война, вновь призвали. Опять четыре года службы. Не в пример молодым матросам отряда, не помышлявшим еще о женитьбе, но ухаживавшим за девчатами, или тем из нас, кто успел обзавестись семьей, Саша слыл в отряде домоседом, в увольнения ходил редко, знакомых в городе почти не имел. Женился он уже после войны.
Командирами отделений ко мне во взвод определили Степана Овчаренко, Виктора Максимова, Григория Тихонова и Сергея Бывалова. Помощником моим решили назначить Семена Агафонова. Народ все это опытный, обстрелянный, исходивший сотни километров по побережью Мотовского залива и по Варангеру. По отделениям матросов расписали так, чтобы возле каждых двух-трех восточников был кто-то из северян: надо учить, наставлять и тренировать ребят. Потом, когда разгорелась война, такая разбивка опытных и новичков принесла нам немало успеха, избавила от многих потерь и лишней крови. Но об этом позже.
Хлопотные дни начались и у нашего комиссара Гузненкова. Надо было присмотреться к десяткам новых бойцов, не только заглянуть в их анкеты, но и поговорить с ними, выспросить каждого о его жизни, прикинуть, кто и на что может пригодиться. Хотя народ в разведку всегда подбирается боевой, с характером, выверенный, как у нас (даже здесь, пополнившись молодежью, отряд наполовину состоит из коммунистов, а на севере в партии было большинство десантников), — замполиту в эти дни дел досталось по горло. Не то что доктору. Среди крепких, пышущих здоровьем молодых ребят наши доктора чаще всего совсем ничего не делали по своей профессии. На базе вместе со всеми ходили на тренировки, на стрельбы, занимались борьбой, лыжами. Помнится, еще на севере наш фельдшер Холин все сокрушался, что матросы не нуждаются в его помощи, что даже банки поставить некому, ни одного десантника и простуда не берет.
Правда, в бою докторам нередко приходилось туго: они и дрались наравне со всеми, и спасали раненых, случалось, и гибли.
В цепи первых атаковавших вражеские орудия на мысу Крестовом, когда надо было захватить пушки, стрелявшие прямой наводкой по десантникам, оказался и доктор Луппов. В схватке с егерями он и погиб. Предшественник его фельдшер Холин, человек изумительной силы, закалки и выносливости, навсегда остался в глубине студеного Варангера: при атаке немецкого каравана неприятельский снаряд взорвался в баке с горючим, катер взлетел на воздух, из его экипажа и из десантников не удалось спасти никого.
У политработника всегда полно дел. И пожалуй, на базе, во время передышки, до боя, забот у него больше.
Принято считать, что качества политработника, партийная страстность его натуры, умение поднять людей на трудное и опасное дело проверяются поведением солдат и матросов в бою. Это бесспорно. Но это конечный результат. Способность влиять на людей, проникнуть в их душу, поднять настроение, вести их за собой, убедить их в справедливости того дела, за которое им придется драться и, может быть, умереть, заранее определить, куда и с кем пойти — в атаку ли, в поиск ли или в отражение неприятельского напора, — эта особенность комиссарской натуры наиболее отчетливо проявляется в его трудах до боя, в его умении слиться с бойцами еще до сражения. В боевой схватке времени для агитации не остается. Там политработник бьется с врагами в одном ряду с какой-то группой бойцов. Там ему подражают подчиненные, там он видит людей в деле.