Однако эти доводы не показались нам самим достаточно убедительными, чтобы посылать в такую рискованную операцию полковника, владеющего сведениями о всей разведке флота. Уж очень большая ставка в игре. Оправданна ли? Да и у нас опыт не настолько мал, чтобы не доверить выполнение операции без высокого куратора.
Ухватываемся еще за одну мысль, которая бы объясняла такое решение. Военные события нарастают в слишком быстром темпе, они обгоняют ранее разработанные планы. Почему противник отходит, оставив без боя уже два приморских города? Где японцы намерены остановиться и дать нам бой? Все это не может не занимать командование. Может, для того, чтобы посмотреть на ситуацию глазами офицера, наделенного более широкими сведениями об оперативной обстановке, и послали сюда полковника?
— Я подозреваю, что тут есть что-то общее с нашей вечерней прогулкой в Унги, — предполагает Гузненков.
Вернулись они часа через полтора. Я спросил Агафонова, где они были. Семен что-то невнятно пробормотал, не сказав ничего путного. В тот раз мы так и не узнали истины. Да она нас больше и не занимала. Было не до того. Раз полковник вернулся, поблизости возле нас — все меньше волнуешься за его судьбу. Будет туго — за него-то мы сумеем постоять. Уже позже другие события пролили свет на эту высадку Денисина. Настрого затаившись, во вражеском тылу обосновались разведчики, подготовленные и посланные Денисиным. Получить от них быстро сведения из первых рук, в усложнившейся обстановке дать им ориентировку, направить на нужное дело — вот почему двинулся в такой опасный маршрут полковник Денисин.
Около десяти часов вечера притихшие было японцы опять всполошились. Мы с Тихоновым лежали в это время в его отделении и прикидывали, с какого направления вероятнее всего могут в темноте они двинуться. Вдруг на участке взвода Никандрова застрочили из пулеметов и автоматов, а через минуту в перестрелку втянулся и весь мой взвод. При вспышках выстрелов и изредка взлетающих ракет видно, как японцы короткими перебежками стараются сблизиться с отрядом. Наткнувшись на частокол наших автоматных очередей, падают и лежат сперва неподвижно. Потом, не поднимая головы, стреляют наугад. Мне удалось разглядеть, как с полдесятка их пытаются ползти в нашу сторону. Но матросы заметили ползущих и перенесли на них огонь автоматов. Пострадал ли кто из них — неясно, но больше они не шевелятся. Может, кто и затаился. Тут стрельба из-за домов и заборов участилась. Десятка два японцев выскочили из укрытий и кинулись в нашу сторону. С флангов и посередке нашей цепи резанули по ним из пулеметов.
Японцы не выдержали и залегли. Сбить нас рывком им не удалось. Но и отходить назад тоже, видно, не хотят. Укрывшись кто за чем попало, они палят по нам из винтовок и карабинов. Ущерба от этой стрельбы мы не несем, но поднять голову почти невозможно. Теперь нас от японцев отделяют метров восемьдесят-девяносто. С той стороны изредка, как только утихнет тарахтенье пулеметов, слышатся резкие крики. Мы отстреливаемся из пулеметов и автоматов длинными очередями, стараемся не дать японцам подняться в атаку. Гранаты лежат на земле, под рукой, чтоб кинуть, если побегут на сближение.
Атакует нас примерно рота. Это немного, против такой силы мы можем выстоять. Попытка японцев сбросить нас в реку и прорваться к переправам захлебнулась. Еще минут тридцать-сорок продолжаем изредка стрелять. Потом стрельба с той стороны стихла, японцы стали отползать назад. У меня во взводе потерь нет. Не знаю, как у Никандрова. Едва ли ощутимо пострадал и противник. Поняв, что их постигла неудача, что прорваться через наш заслон не удалось, японцы отошли куда-то к центру города.
Как выяснилось позже, через день, эта попытка сбросить отряд и снова овладеть мостами не была изолированной. Тогда же японцы насели на роту Яроцкого, надавили на Мухамедова. В эти часы наиболее ощутимые потери понесла пулеметная рота, о высадке которой на побережье между торговым и военным портом мы в то время еще не знали.
На всем участке отряда и дальше к заливу, к Яроцкому, бой прекратился. После неугомонной трескотни как-то непривычно тихо. Ночь окутала все кругом. Тьма непроглядная. Лежим в укрытиях, а от беспокойства все еще щемит в груди: как бы под покровом ночи японцы не подкинули нам какую-нибудь новую каверзу. Тревожусь и за своих разведчиков: усталость наваливается на людей, как бы утомление не сморило их.
Но матросы сами чутьем угадывают беспокойство и потому пристально всматриваются в темноту, вслушиваются во все шорохи и звуки, переговариваются изредка и шепотом. Будь у каждого из нас шестое чувство — и оно бы приспособилось предупреждать нас об опасности.