Как дела у соседей, только можно предполагать. Судя по полукольцу огневых вспышек — держатся. Есть ли у них потери и какие — неизвестно. Даже для связи послать стало некого, ни один матрос не может оставить свое место, связные тоже отстреливаются по своим секторам. И я, как и все, лежа около колеса портального крана, ни на минуту не выпускаю из рук автомат.
Вдруг ударил сплошной ливень, какие бывают в южных широтах. Потоки воды поливают нас не только сверху, но почти тотчас же вода ручьями покатилась от зданий, по улицам, по канавам прямо на причал. Все лежим теперь в воде, окатываемые сверху и ополаскиваемые с боков и снизу.
Мгновенно промокли до нитки. Но перестрелка ни с той, ни с другой стороны не затихает. Опасаюсь, как бы японцы под покровом дождя еще не сблизились с нами.
Оставил связного стеречь и мой сектор, а сам пополз посмотреть, как дела у ребят. Перебегая между ящиками и под платформами, добрался до отделения Овчаренко. Степан соорудил себе из мешков с мукой и из металлических балок настоящий дот, ни пули, ни мины его тут не возьмут, через свою амбразуру он обстреливает японцев за железнодорожным полотном. Эту ровную площадку перед ним японцы, конечно, не проскочат. Левее от него, вплоть до самого края причала, укрылись и отстреливаются Джагарьян, Никулин, Захаров, а у самого уреза залива упрятался между камней Семен Хазов. Бойцы лишь молча поглядят на меня или покажут, в какую сторону они стреляют. «Держимся, старшина», — только и прокричал мне Влас Никулин. Лишь Семен Хазов, не изменяя своей натуре, попытался пошутить:
— Все кишки дождем промыло. Где теперь будут меня японцы сушить?
Пополз от них к Тихонову. Длинный сухопарый Гриша, мокрый с ног до головы, показывает мне на нижний склон сопки, усеянный множеством вспышек. По одну сторону от Тихонова лежат Резник и Похилько, а по другую — Поляков и Соболев. Обычно неунывающий, любящий погулять, подвыпить, показать этакую залихватскую натуру, имеющий массу знакомых, Поляков сейчас приуныл, лицо его осунулось, обросло длинной редкой щетиной, глаза глядят устало, говорит он тихо. Видно, бой этот ему тяжело достался. В обыденные дни, на базе, любит он форсануть, потому и в отличие от других лежит сейчас в бескозырке. Как и у всех, одежду на нем хоть выжимай. Похоже, что его знобит. Говорю Тихонову, чтобы глядел за ним — у парня нервы могут сдать.
Обойдя кран, за платформами перебежал к Бывалову. Его ребята устроили себе амбразуры между колесами платформ, заполнили просветы камнями и железом. Массивный, увесистый Сергей лежит рядом с Капустиным, по сторонам от них Волосов, Огир и Четвертных. Бывалов говорит, что у него порядок, они тут бросили якорь накрепко, японцы их отсюда не вышибут, только вот патронов и гранат осталось мало, как додержаться до утра?
— Место у меня удобное, если полезут — буду укладывать на выбор, — заверяет Сергей.
Когда я добрался до Соколова, тот стрелял через свою амбразуру и не обратил на меня внимания. Как раз в этот момент над нами повисло несколько осветительных ракет. Потянул Дмитрия за ногу и попытался спросить, как дела. И тут, как обычно уверенный в своем превосходстве над неприятелем, Соколов на мой вопрос, который едва ли он расслышал, но смысл понял, на секунду поднял большой палец. Это означает, что тут тоже все нормально, беспокоиться нечего. Бойцы его отделения Карачев, Дегтярев, Попов и Фетисов на меня внимания не обращают и продолжают обстреливать большой склад, из которого японцы бьют из пулемета.
Обошел и осмотрел своих людей, вернулся на свое место. Нередко в речах и в печатных публикациях говорится, что командир воодушевил своих бойцов, вселил в них уверенность, показал, как надо сохранять самообладание в бою. Не исключено, что так было и сейчас. Но сам я не был уверен, сильно ли воодушевил ребят, когда побывал у них, поговорил с ними. Никаких внешних признаков, которые бы говорили о том, что после разговора со мной ребята как-то по-особенному воспряли духом, мне в глаза не бросилось. Да большинству бойцов было вовсе не до того, чтобы показать себя командиру, попасться лишний раз на глаза, у каждого своих хлопот досыта. Но они увидели, что я жив, тут, с ними, узнали от меня, что все остальные держатся. А раз у товарищей в других взводах порядок, то и им держаться легче, на душе спокойнее.
Этот обход отделений и разговор с бойцами больше, пожалуй, был нужен мне. Я убедился, что ребята не нуждаются в наблюдении и понукании, каждый и сердцем чувствует, и рассудком понимает сгустившуюся над десантниками опасность и любой теперь постоит и за себя и за товарищей до последней возможности.