Опустились на землю невдалеке друг от друга, отчетливо видели каждого. Снег оказался неглубокий, можно было идти и без лыж. Собрались вместе.
— Давайте для начала перекурим, — предложил Ляндэ. — Сели хорошо, немцев не видно. И помозгуем, что делать дальше.
— Я, пока гасил парашют, все-таки проехал по снегу, — первым отозвался Костин. — Чувствую, саднит коленки и плечо, наверное, ободрал кожу.
— У меня похуже, — признался командир группы. — Угодил на большой камень, скользнул с него да подвернул ногу. Едва доковылял сюда — больно ступать.
— Разуйся, разотрем спиртом. Может, пройдет, — предложил Игнатьев.
— Это потом, сначала отыщем груз, немножко устроимся. Тогда и займемся врачеванием.
Докурили, снесли в одно место парашюты, придавили камнями, чтобы ветром не унесло.
Пошли искать груз. Через час наткнулись на один тюк. К нему были привязаны лыжи. Распаковали, разложили банки, свертки по рюкзакам, остальное поволокли в мешке к месту приземления.
Отправились на поиски вторично. Зигзагами ходили часа два. Нашли еще мешок, перенесли его к своему пристанищу.
Основательно подкрепились, покурили, отдохнули. Володю все-таки уговорили сделать спиртовое растирание.
— А что, братки, вроде полегчало, можем опять идти, — обозначил конец передышки Ляндэ. Снова зашагали на поиски. Опять обшаривали склон сопки и лощину часа три, но тюки с грузом так и не нашли.
Когда они вернулись на место, заметно рассвело. На свету стали определяться, где же приземлились. Осматривали в бинокли всю округу, сверялись с картой. Везде белым-бело от снега. Ни тропинок, ни дорог, ни жилья. Поднялись на соседнюю высокую сопку, в бинокль изучили южную сторону, где должно было быть море. Но вдали виднелись только сопки да снег.
— Завез приятель нас не туда. — Ляндэ высказал вслух таившуюся у каждого догадку.
— Ему что, две-три минуты — не время, а нам, глядишь, километров на двадцать прибавка.
— Все же разберемся как следует, подумаем, куда идти, где устраивать основную базу, — объявил Ляндэ свое командирское решение.
Начали сооружать себе жилье. Нарезали из снега кирпичей, выложили стенки, оставили довольно высокий проем для входа. Из ручья носили ведрами воду и слегка обрызгивали стены, чтобы они покрылись ледяной корочкой и домик стал крепче. Только крыша из снега у них никак не получалась. Пришлось покрыть ее парашютом.
За день так умаялись, что уснули крепко, даже беспокойство не помешало.
Утром первым проснулся Костин.
— Под нами ручей или болото, я насквозь промок…
— И у меня бок мокрый, — ощупывал себя Игнатьев.
— Откуда сочится столько воды, и мне досталось, — отозвался Ляндэ.
Разгадку поняли скоро. От людского тепла оттаял промерзший торфяник, вот вода через ватники и пропиталась.
— Надо что-то придумать. Я даже на одесском пляже любил лежать в сухих плавках. — Ляндэ напомнил друзьям о теплых берегах, где прошла его молодость.
— А я ходить в море начал здесь, помощником повара. На раздолье морское нагляделся, а пляжей не видывал, — не то сокрушался, не то горевал о теплых краях Костин.
— А ты разве не радистом плавал? — спросил Костина Толя Игнатьев.
— Нет. Я родом из Вятки. Мы, вятские, ребята хватские. — Костин напомнил извечную шутку своих земляков. — В тридцатом году сюда с родителями приехал. Закончил семилетку. Отец говорит: «Хватит, и с этой грамотой можно с толком в жизни обойтись. Иди-ка работай». И нанялся я поваренком. Шестнадцать годков мне исполнилось, когда ступил я на палубу траулера «Ким», стал членом экипажа, на нем впервые увидел море. Это вот море, Баренцево.
— Подобрал ты себе хлебное местечко, — пошутил Игнатьев.
— Да уж куда аппетитнее. Судовой камбуз — не ресторан, где ходят в крахмальных воротничках и в смокинге. Все драйки, мойки, помои — мои…
— А потом как же? — уже посерьезнев, расспрашивал Игнатьев.
— Поплавал навигацию, понюхал море, увидел, что гожусь, тогда и задумал поступать в мореходку. Приглянулась мне служба радистов, они не мокнут и не дрогнут на верхней палубе. На судне самые чистенькие да аккуратные.
Подсушились, поели, пошли искать тюки с грузом. И опять весь день промаялись без пользы.
Утром снова пробудились от сырости под собой, парашюты пропитались влагой насквозь.
— Не такие мы горячие, чтобы собой оттаивать землю, да еще сквозь фуфайки. — Костин ощупывал себя по бокам.
— А много ли надо… Тепло по чуточке, минута за минутой, отогревает водичку, — размышлял в поисках объяснений Ляндэ. — Надо делать подстилку еще толще.