Пока на суше разобрались и построились в походную колонну, мокрые маскхалаты покрылись коркой, на ходу шуршали, потрескивали.
Лыжи на заледенелом снегу разъезжались в стороны, крутились как на карусели. Пробовали шагать без лыж, — еще хуже, по скользким откосам скатывались вниз, либо наст не выдерживал, продавливался, острые зазубрины рвали одежду и обувь.
Шли северными, обращенными к морю скатами прибрежного нагорья. Подниматься наверх опасно: спуски и подъемы круты, путь изрезан ручьями, болотами, озерами.
Местами ручьи не промерзли, под снегом хлюпала вода. На льдистых лбищах лыжи съезжали поперек, лыжника закручивало как юлой и несло вниз. Устоять редко кому удавалось, сорвавшийся падал и катился по насту на чем пришлось — на боку, на спине, а то и на брюхе. Несло метров двадцать-тридцать, пока человек не вылетал на оголенные камни.
Загремел, кувыркаясь и размахивая торчащими вверх лыжами, Люден. Ему помогли подняться. Люден ворчал, ругался, охал и кряхтел.
Через три часа, около полуночи, приблизились к Пикшуеву. Маяк, домик, сараи, припорошенные снегом укрепления виднелись при яркой луне довольно отчетливо. Но все кругом как бы застыло, замерло, ни звука, ни огонька.
Были в отряде и те, кто ходил сюда летом, в июле. Но зимой ночью все смотрелось иначе, да и подходили нынче с запада, а не с юга. Высказывали разные предположения: «Может, немцы затаились…», «А может, почуяв приближение разведчиков, отошли и попрятались…», «А может, их и вовсе здесь нет».
Около часу ночи подобрались к маяку и к постройкам.
Ни людей, ни орудий, ни минометов. Только в стороне от домика валялся орудийный лафет.
Домик, где раньше жила обслуга маяка и метеоролог, пустовал. Часть досок с обшивки сорваны, двери, крылечко, половицы разобраны. Скорее всего, немцы унесли их на обустройство своих землянок. Три небольших амбара сохранились в целости, но были заперты на замки. Разведчики взломали их. В одном амбаре вдоль стен двухъярусные нары и печка, на столе лампа, заправленная керосином, на улице, возле входа, поленница дров. В двух других амбарах хранились мука, хлеб, кофе, крахмал, лыжная мазь и разное другое имущество.
В землянках обнаружили следы недавнего пребывания людей. В каменных ячейках-брустверах пусто, натоптанные застарелые тропинки, пустые подставки для пулеметов.
Осмотрели ближнюю округу, свежие дорожки на глаза не попались. Припорошенные снегом тропы вели к Титовке, к устью реки Лицы.
Собрались возле домика почти все, только дозорные чуть поодаль не спускали глаз с округи.
Разведка закончилась. Выходит, что на маяке немцы зимовать не остались. Ушли, видно, недавно. Всего неделю назад отсюда стреляли орудия.
Отряд спускался вниз, к урезу воды, на посадку. Симонову и трем разведчикам выпал жребий сжечь все постройки на Пикшуеве.
Катера шли морем, а на мысу полыхал огонь.
Лейтенант Карпов в предпраздничный вечер вышел из Вичан со своей группой и взял курс к месту выброски. Но с берега их встретили огнем двух пулеметов. Пришлось уйти. Вернулись в Полярное почти в то же время, когда там ошвартовались катера с отрядом.
Большая радость согрела душу разведчиков в Полярном. Торжественное заседание, парад на Красной площади, выступление Сталина. Это ли не награда.
Симонов получил сданные на хранение в разведотдел на время похода свои документы, среди них лежала женская фотография. Не эту ли ночь на Пикшуеве он назвал ночью обручения?
Не раз писал Симонов об отряде в своих корреспонденциях. Много страниц посвятил разведчикам из флотского отряда и после войны. Отчетливо видятся Визгин, Добротин, Люден, Инзарцев, Мотовилин. Не своими именами названы норвежцы. А жаль. Читаешь о Иноземцеве, Рындине, Сидорине. Их внешний облик, слова, поступки, характеры — все напоминает тех людей, с которыми автор бороздил море и бил ноги по скользкому насту в морской разведке.
Глава XI
Погода на пороге зимы все реже и реже выпускала разведчиков в море. В Мотовском заливе кое-когда выбирали просвет в пурге или выпадало окошечко в ветродуе. На Варангере выискать подходящие полсуток удавалось редко. Ходили там только на «малых охотниках» да на торпедных катерах. Более крупным и менее скоростным кораблям прошмыгнуть горловину Варангера между северо-западной оконечностью Рыбачьего возле Вайда-губы, Вардё и Кибергом на норвежском берегу незаметно и без неизбежного обстрела с той стороны пролива не удавалось даже при плохой видимости. Катера прокрадывались, прижимаясь к берегу Рыбачьего, и отстаивались в Большой Волоковой, в Пумманках.