— Виктор, ты командуй. Видишь, я какой. За советом обращайся.
— Я пошел, ребята, — сказал Женя Уленков, — постараюсь привести к вам выручку.
— Давай, Женя, будем ждать. Удачи.
И Уленков опять пополз к камням.
С мысочка затарахтел пулемет, пули цокали по краю лощинки за камнями, чиркали по воде. Пулеметчик, видно, водил стволом, поднимал и опускал его, нащупывая цель. Несколько минут было тихо, а затем пулемет разразился длинной очередью.
…Уленков эту полосу не одолел, рубеж оказался непроходимым. Этого прижатые за пригорком разведчики еще не знали.
— Командир, смотри, он с ума сошел… Куда прет… — Зиновий Рыжечкин указал Леонову на разведчика, который пополз к Кашутину.
— Ты куда, мухобой? Давай назад. Сейчас прибьет, — кричал вдогонку Леонов.
— Может, думает, что Вася живой, — предположил Михеев, поморщившись от боли. Утром ему прострелило руку.
— Вернется, я ему всыплю, — пообещал Леонов.
Самовольщик еще какое-то время лежал, потом медленно-медленно пополз обратно. Последние метры он преодолел на четвереньках.
— Зачем ты? — выдохнул Леонов. Гнев его уже прошел. — Чего лезть на рожон, под пули?
— Убит он, уже холодный. Кровь пропиталась сквозь фуфайку. Вот возьми, старшина.
В руках Леонова оказался морской командирский кортик.
Вернувшийся сел, руки его дрожали, на лице не было ни кровинки.
После ухода Уленкова прошло часа полтора, разведчики поняли, что пока помощи ждать неоткуда.
Леонов сказал:
— Выходит, нам надо держаться до темноты. Тогда или нас вызволят, или сами прорвемся. Сейчас соваться нельзя, всех покосят. Давайте подсчитаем наши боеприпасы, распределим между собой. За каждым сектор, держать его даже раненым. Немцы с мыса на прорыв едва ли пойдут, им оставлять укрепления наверняка запрещено, да и знают, что мы их поколотим. Будут ждать выручку. Все дело в том, к кому она раньше придет: к ним или к нам.
Пересчитали патроны, гранаты. Обнаружили две лишние винтовки, их, видимо, впопыхах утром кто-то уронил. В запасе остался и автомат Кашутина. Зарядили до отказа все диски, магазины, пулеметную ленту.
По верхушке холмика выложили из камней небольшие ячейки-брустверы, через них наблюдали за оконечностью мыса. Немцы без дела не сидели, тоже укреплялись, сдаваться не собирались.
Наблюдали за мысочком по двое, по трое. Остальные спускались вниз перекурить, согреться, размять затекшие руки и ноги. Леонов, Агафонов и Барышев чаще других подходили к Шелавину.
А на высоте, с которой отряд скатился рано утром в лощину для атаки, никого уже не было.
Командира отряда Николаева ранило дважды, нетяжело, однако идти он мог, лишь опираясь на плечи моряков. Он спрашивал, где комиссар, командиры взводов, где Буянов с ротой.
— Комиссар шел правее нас. После первых залпов я видел, он повернул к берегу. С ним было примерно отделение, — сказал Радышевцев.
— Шелавина и Кашутина, как только рванули мины, я из виду потерял. Слышал голос Кашутина. Флоринский и Шерстобитов едва ли живы, — говорил Мотовилин.
Николаев приказал выделить двух-трех человек для поиска капитана Буянова.
Ждали полчаса. Радышевцев, которого Николаев послал в разведку, не появлялся.
Мотовилин предложил возвращаться на исходные позиции. Николаев согласился: другого выхода не было.
От потери крови он обессилел. Мотовилин и Хабалов понесли командира.
На берегу Сеннухи старшим из командиров оказался Никандров. Он собрал моряков из разных отделений, велел им залечь по прибрежному невысокому гребешку и стрелять по немцам, что прятались в каменных ячейках на оконечности мыса.
Никандров видел, как впереди, ближе к другому берегу полуостровка, за невысокой грядкой, укрылось десятка полтора разведчиков. На поляне, где моряков настиг залп, лежат погибшие и раненые, но скрытно к ним никак не подойти. Пробовали выручать товарищей, но огонь немецких пулеметов преграждал дорогу к поляне.
На оконечности мыса Никандров разглядел землянку. Дали туда очередь, но только раздразнили врага. В ответ завыли мины.
Никандрову почудилось, будто кто-то поет «Интернационал». Песня слышалась справа, ближе к оконечности мыса. Пополз в ту сторону и наткнулся на Бориса Абрамова. Левая нога у него была перебита, осколок мины повредил позвоночник. Борис на локтях полз к немцам, волочил непослушные ноги, в обеих руках держал гранаты.
— Саша, ты? — обрадовался Абрамов. — На локтях ползу к фрицам, метну гранаты, а потом зубами… Глядишь, открою путь к своим.