Андрей Посняков
Отряд
Книга 1
РАЗБОЙНЫЙ ПРИКАЗ
Пролог
A la guerre comme a la guerre
Дон Антонио сказал нам, что было бы большим затруднением брать сундуки с подарками на этот старый фламандский корабль, который он не считает достаточно надежным…
Темные воды реки неслышно расступались под носом приземистого плоскодонного судна — байдака. Едва-едва шевелились весла, с затянутого тяжелыми тучами черного ночного неба моросил дождь. Казалось, в такую погоду никак нельзя было плыть, не рискуя нарваться на мель или камни, — и все же плыли.
— Ну и ночка, прости Господи, — набожно перекрестился сидевший на носу монашек в длинной, подпоясанной веревкою рясе. Склонившись к самой воде, он-то как раз и высматривал возможные камни, прощупывал путь длинной, вытянутой вперед слегою.
— Ниче, Евстрат, брате, Бог даст, выплывем, — откликнулся один из гребцов — дюжий бородач, одетый в такую же рясу, что и Евстрат. Остальные четверо человек, плывшие на сем небольшом судне, тоже принадлежали к монашескому братству.
Впереди в ночной тьме вдруг показались оранжевые искорки костров. Рыбаки? Или воинские «немецкие» люди?
— А там не наши, часом, а? — оглянулся чернец Евстрат. — Может, пристали к бережку да нас ждут?
— К бережку? Ночью? — глухо откликнулись с кормы. — Да что они, с ума сошли, что ли? Скорее, это как раз свеи! С Сермаксы, со Свири реки пришли, встали лагерем… Видать, прознали что-то.
— Прознали? Да ты что, брат Касьян? — возмутился бородач. — Кто б им сказал-то? А от наших мы зря отстали. Кто говорил — переждать, переждать, пусть, мол, проскачут всадники? Вот и переждали. Где теперь наши? Что о нас думают?
— Да ждут, — успокоил Евстрат. — Завтра поутру их и нагоним.
— Хорошо б, коли так, — бородач размашисто перекрестился.
Темно было кругом, и сама река, и ее холмистые берега, казалось, дышали опасностью. Везде, за каждым кустом, мог притаиться шведский воинский человек или какой-нибудь шпион-соглядатай. Их отряд уже добрался до Сермаксы на Свири-реке, разрушил Сиверскую рыбную заводь — тоню, — принадлежащую Тихвинскому Богородичному монастырю; вот монастырские старцы, устрашенные рассказами тонного монаха Касьяна, решили, не дожидаясь осады, отправить подальше, в Новгород, всю монастырскую казну — богатство немалое. На нескольких судах отправили, под охраной, да все те корабли вперед ушли, покуда чуть подотставший последний байдак от невесть откуда взявшихся всадников за излучиною таился. Пока выжидали — завечерело, и караван уже уплыл далеко вперед. Так и было договорено — по ночам никого из отставших не ждать, мало ли? Лучше уж часть казны сохранить, чем потерять всю.
А тонник Касьян, как нарочно, много чего об алчности свейской рассказывал, будто и до него про то не знали. С ним, Касьяном-то, послушник был, Серафим, человек немолодой уже, белесый, круглолицый, немой. Видать, на старости лет решил в чернецы податься. Что ж, бывает и так. И часто. Как вот только он молитвы Господу возносить будет, немой-то? Отец Касьян пояснял, что — по-своему, в мыслях. Господь ведь не дурак, разберет. И правда.
А дождь припустил с новой силой. И не видно стало ни зги!
— Ну что, братие? — снова обернулся Евстрат. — Придется, чую, заночевати.
— К самому берегу не приставать! — распорядился бородач. — Встанем рядом. Утром, едва рассветет, поплывем.
Тонник Касьян улыбнулся:
— Тако, брат, тако!
Выставив сторожа, повалились меж сундуков, не столь больших, сколь тяжелых. Оно и понятно — золото! Первым сторожил Евстрат, да, похоже, ему и последним суждено было стать — летом в здешних местах светало быстро. А сейчас темно было кругом, тихо. Лишь слышно, как хлестал по воде дождь. Чу! Вот кто-то встал, проснулся. Сменщик? Нет, немой послушник, как его? Серафим.
— Ты чего, брате? Сменить? Так вроде рано еще…
— Ммы-ы-ы, — Серафим замычал, улыбнулся. Показал — хрр-хрр — мол, спи, давай.
Евстрат хмыкнул:
— Не, брате, ты за меня сторожить не будешь! Ежели что, как знак подашь? Немой ведь?
— Ммы-ы-ы.
— Вот те и м-мы… То-то же.
Пожав плечами, послушник осторожно подошел к краю лодки и, подняв рясу, стал шумно мочиться в реку. Евстрат отвернулся… И словно что-то огненное ударило в спину прямо под сердце. Монах не успел и вскрикнуть — еще бы, удар был умелый.