Выбрать главу

— Вкусно!

Поболтали о том о сем. Митька грамотен оказался, много чего интересного рассказывал про святых старцев, да про древних князей, да про страны разные. Ну, грамотеи — то для Тихвина не невидаль.

— Вам бы на Расею податься. В Москву, во Владимир, в Суздаль, — оглядев избенку, покачал головой гость. — Там, слыхивал, грамотных людей мало.

— Ага, в Москву. — Василиска тихонько засмеялась. — Оттуда ж, наоборот, все бегут — неурожай страшный, говорят, голод будет.

Как вышли во двор прощаться, глянул Прошка на девку и понял — пропал. С тех пор частенько захаживал на Введенскую сторону. Правда, лихих людей пасся — до темноты не засиживался, девка девкой, а своя голова дорога тоже.

А бродок-то затоплен оказался. Хорошо, лодочник знакомый попался, на ту сторону перевез, к тоне введенской, к Иссаду. Поблагодарив лодочника, перекрестился Пронька на Введенскую церквушку, поклонился проходившим мимо монахиням да направился к знакомой избенке, где жили друзья — Митька Умник да Василиска, девушка с сияющими синью глазами. Вон, от дороги, первая изба — квасника Филофея, за ним — Василия Третье Око, тот из пашенных, а уж за его домом как раз и Митькина оградка притулилась… Что такое? Что-то много людей на дворе — введенские служки в темных кафтанах, стрельцы, даже седобородый старец с Большой Богородичной обители, помощник самого настоятеля — архимандрита — по судейским делам! Однако это что ж такое делается-то, а?

— А, ничего особенного, — охотно пояснил пробегавший мимо сопленосый мальчишка. — Пришли поутру к Митьке Умнику коровенку забрать за недоимки, а он служек возьми да и угости поленом, так-то!

— Что, насмерть угостил? — не поверил Прохор. — Это Митька-то?

— Насмерть не насмерть, а угостил. Они, служки-то, говорят, сестрицу его домогались.

— Ах, вон оно что… — Пронька насупился. — Что за служки?

— Да не знаю я, пусти, паря, — заканючил малец. — Служки как служки. Один — чернявый такой, противный, на цыгана похож.

Вырвавшись наконец, мальчишка умчался, а Прохор, задумчиво уставившись на суетившихся у Митькиного двора людей, вдруг понял, что самого главного-то и не спросил: а где же, собственно, Митька с сестрой?

Делать нечего, подошел ближе, хоть и не любил монастырских — да кто их на посаде любил? Одно дело — чернецы-монахи, другое — настоятель и прочая братия: алчны, сребролюбивы, мстительны. Монастырь, как паук, все земли под себя подмял, всякий посадский человек ему должен!

— Чего уставился, паря? — Стрелец — худой длинный мужичонка в темном кафтане, с бердышом и саблей — неодобрительно посмотрел на Проньку.

— Любопытствую, дядько! — широко улыбнулся тот. — Грят, убивство тут было! Введенских служек живота лишили. Так им и надо, введенцам!

Стрелец усмехнулся уже куда более благосклонно, ну как же, введенские бобыли завсегда посадским конкурентами были.

— Не убили, а побили крепко. И не служек, а одного служку, другой страхом отделался.

— Во как! — Пронька покачал головой. — И что ж теперича тем ворам, кто бил, будет? Неужель казнят?

— Не, не казнят. — Стрелец задумчиво поковырял в носу. — Батогом побьют да ноздри вырвать могут — всего-то делов. Правда, если поймают.

— Если поймают? — Пронька почувствовал, как бешено заколотилось сердце. — Так они, что же, сбегли?

— А ты думал! — глухо расхохотался воин. — Станут правеж дожидаться? Жди! Руки в ноги — и бежать. Ищи их, свищи. Хотя далеко не убегут — ужо разошлют по монастырским селам да тоням бирючей. Куда беглецам податься? Придут куда — тут же их и схватят. А схватят обязательно. Тут дело не в том, что служку отоварили, а в том, что от тягла сбегли!

— А ежели они в свейскую землю рванут? — допытывал словоохотливого стрельца Прохор. — Тогда тоже поймают?

— До свейской земли еще добраться надоть! Путь-то неблизок, только богатому человеку под силу. А эти что? — Стрелец с презрением кивнул на избенку. — Голь да шмоль сиволапотная! Не, такие к свеям не побегут.

Озадаченный услышанным, Прошка повернулся и медленно направился обратно. Интересно, куда могли побежать Митька и Василиска? Может быть, во-он в тот дальний лес? Или в ту рощицу? А еще рядом урочище, ручей, болото. Недаром говорят, у беглецов сто дорог. Однако это только до холодов, до первого снега. Да и летом в пути чем-то подкрепляться надо. Ну, рыба, само собой, может, дичь — тетерев там, глухарь. До зимы в лесах продержаться можно — а дальше? Без теплой одежки, без жилья — пропадешь, сгинешь. Хотя, с другой стороны, пустошей сейчас много — такие уж невеселые времена. Отыскать в глухомани избенку, подлатать — провести зиму. Пока кто-нибудь дым не увидит. А потом наведаются пристава: кто вы, отроче, да откуда? А не вы ль служек введенских изобидели и от монастырского тягла бежали? Не вы? Ой ли… А ведь по всем приметам — схожи…