— Слыхал — кря-а, кря-а.
— Ну вот, как услышишь три кряка — так скоренько выскакивай из кустов и бей с размаху в скулу того, кто по тропинке идти будет. Да так ударь, чтоб тот, кого бьешь, в реку с обрыва свалился.
— Ой, батюшка! — услыхав предложенное, Прохор вдруг не на шутку испугался. — А ну как смертоубийство выйдет?
— А ты уж думай. — Платон Акимыч нехорошо прищурился. — Бей так, чтоб не вышло. Главное, чтоб он в реку свалился, — а уж там, чай, не утонет. Ну, понятна задачка?
— Да уж понятна, — со вздохом откликнулся Прохор и тряхнул рыжеватыми кудрями. — Хоть и не по мне такое дело, но уж для-ради тебя, Платон Акимыч, что хошь слажу!
— Ну, вот и молодец! — Хозяин довольно осклабился и подлил в бокал романеи. — Пей, пей, Проша. Чую, еще не раз с тобой хорошего винца попьем. Да ты не думай, человечишко тот подленький, гнусный — за чужими женками приглядывал, вот и решили его проучить, тут и про тебя вспомнили — боец кулачный ты славный, — пришли ко мне, упросили, а уж я думал-думал да согласился. Ну как хорошим людям не угодить?
Прохор чего-то не понял. Вроде бы сначала про московских купцов разговор зашел, мол, что-то для них сделать надо, а тут вышло, что вроде и не для них вовсе, так, для каких-то «людей хороших». А, ладно, пусть и нехорошее дело, а все ж не смертоубийство, стукнуть легонечко, чтоб только с обрыва — кувырк, и пускай себе плавает.
— Ну, вот и славно, — подвел итоги Платон Акимыч. — Иди себе с Богом, а сразу после вечерни и подходи к реке-то. Да смотри, кого попало не бей, сперва дождись кряка.
Поклонившись, молотобоец вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Ну, вот и хорошо, — прошептал про себя Узкоглазов и, покосившись на икону, потянулся к бокалу. Хапнул единым махом, закряхтел… — Может, и зря так с парнем делаю, — пробормотал угрюмо. — Ну да деньги и связи — они по нонешним временам вещь не лишняя. А вот едоки — совсем даже наоборот. Ну а не выйдет ничего — тоже неплохо, привяжу кровью, вместо пса цепного мне будет. Прав Акинфий-гость — этакому молодцу можно не только кувалдой махать. Мечом — оно куда как сподручнее!
Место на берегу Прохор отыскал сразу. Вот он — обрыв, вот — тропа, а вон, на реке, тоня. Загородки, садки, сети. Спрятался, как велено, в кусточки, затаился и принялся ждать. Чтоб не скучно было и не заснуть невзначай, стал в звуки посадские вслушиваться да представлять: а что это там происходит? Вот где-то на ручье залаял пес — видать, почуял кого-то. На Романицкой улице истошно завыла баба — наверное, муж бил, за дело или так, для порядку. За кустами, на дороге, слышались голоса и скрип тележных осей — возвращающиеся с торжища крестьяне из ближних деревень — Стретилова, Кайваксы, Шомушки — бурно обсуждали прошедший день. Ругали какого-то Миколу-весовщика да поминали лихом монастырских старцев. Вот замычали коровы — пора доить, вот снова залаял пес… нет, два… сначала один, потом другой, ясно — сучка с кобельком перекликаются. А вот… А вот и шаги! Пронька едва не пропустил, как где-то рядом три раза крякнули, и тут же зашуршали кусты на тропке. Изготовился… Из-за деревьев показалась фигура в рясе, свернула к реке, к тоне… А Прошка уж тут как тут — ка-ак зарядил с левой! Прохожий даже вскрикнуть не успел — так и полетел кубарем с обрыва в реку, только брызги кругом. Прохор, после того как ударил, тоже к обрыву кинулся, высунулся из-за кустов — увидал, как ходко плывет к берегу поверженный в реку незнакомец. Впрочем, какой незнакомец? Прохор узнал — светло еще было — Ефимий то, монах с таможни. Так вот, значит, на кого он руку поднял? На человека Божьего! Хотя хозяин, Платон Акимыч, говорил, что человек тот — подлец, каких мало, да еще вязался к чужим женкам. Это монах-то? Хотя, конечно, всякого народу хватало в обители. Иные чернецы поклоны бьют да Господа молят, а иные и во все мирские дела лезут. Ефимий-то, кстати, на посаде считался честным, однако Платон Акимыч другое говаривал. И все равно, хорошо хоть, выплыл таможенник. Ну, видно было, как плыл…
Пакостно было на душе у Прохора, когда выходил он с берега реки на большую Белозерскую улицу, пакостно и постыло. Хозяин его, конечно, похвалит, а все же как-то не по себе. Пойти выпить, что ли? Медяшка с «полпирога», в шапке спрятанная, как раз подходила для такого дела. Зайти, хватануть чарку ядреного перевара, закусить луковицей — много ли надо? Поговорить с народом малость — да на усадьбу, завтрева вставать рано.
Остановившись на углу у корчмы, Платон, сняв шапку, достал монетку, сжал в кулаке…
Опа! Корчемные двери распахнулись, и в тот же миг из них на улицу вылетел взъерошенный мужичонка в стареньком армяке. Пролетел пару саженей — хорошо кинули, видать, сперва раскачали! — и тяжело ухнул в холодную лужу.