— Гады! — выбравшись из лужи, жалостливо запричитал мужичонка. — Христопродавцы. Пиявцы ненасытные.
Выйдя из корчмы, остановился в дверях высокий парень, сплюнул презрительно и, скрестив на груди мускулистые руки, бросил:
— Помолчал бы уж лучше, Егошка. Сам знаешь, пускать тебя в кабаки судебным старцем не велено.
— Да знаю, что не велено… — Мужичонка попытался встать на ноги, встал-таки, зашатался и обозленно сплюнул. — А, все равно выпью! Крест тельной пропью — а выпью!
— Иди, иди, богохульник, — испуганно закрестился парень. — А то не ровен час…
Пошатавшись, мужичонка — тощий, растрепанный, с кудлатой сивенькой бороденкой — рванул на груди рубаху и, вытащив медный крестик, зажал его в кулаке.
— И выпью! Не у вас, так на горе, на Фишовице!
И пошел себе шатаясь, загорланил песни.
— Тьфу! — сплюнул вслед питуху парень.
Тут и Пронька вышел из полутьмы, узнал знакомца — еще бы не узнать, в паре с ним сколько раз с введенскими дрался. Мефодий то был, корчемный служка.
— Здрав будь, Мефодий.
— А, Проня! Здоров и ты. Зайдешь?
— Что за мужик-то?
— Да Егошка Окунь, питух стретиловский. Был мужик как мужик, а как жена с детишками от лихоманки сгорела, совсем ум потерял. Пить стал по-черному — все пропил: и избу, и челнок, и снасть рыбацкую. Посейчас на Стретилове у бабки Свекачихи кормится, там и живет. Думаю, сдохнет скоро.
— Да… — Прохор сокрушенно покивал головой. — Хуже нет, когда человек с горя пить начинает. Лучше б работал или молился.
— Вот и я тако ж мыслю. — Мефодий сжал губы. — Насмотрелся, прости Господи. Ну, заходи, усажу, где получше.
— У вас чего там, царева водка?
Мефодий расхохотался:
— Да ты что, родимый! На Руси уж два года, как хлебушек не родился, а ты говоришь — водка. Перевар с прошлогодних ягод — ядреный, с ног так и валит. Вообще-то, по дружбе, я бы его не советовал.
— М-да, — Пронька задумался. Случайная встреча с пропойцей сильно поколебала его желание выпить.
— Если хочешь чего хорошего выпить, иди на постоялый двор, у них мальвазея имеется, недешевая, правда.
— Недешевая? — Прохор шмыгнул носом. — Жаль. У меня всего-то «полпирога».
— Ну, на полчарки хватит. И то дело. Все лучше, чем наш перевар жрать.
Корчемный служка презрительно сплюнул. Сам он, как достоверно знал Прохор, не употреблял ни капли — берегся.
Простившись с приятелем, молотобоец потерянно побрел по Белозерской улице. И чем дальше шел, чем тоскливее становилось у него на душе. Ну одно к одному! Монаха ударил, теперь питух этот… А, ладно!
Миновав распахнутые ворота, Прохор вошел в гостевую комнату постоялого двора и, перекрестившись на висевшую в углу икону с изображением седобородого Николая Угодника, нос к носу столкнулся с Митькой Умником! То есть не нос к носу — глаза в глаза, так будет вернее.
Пронька улыбнулся, махнул рукой… Митька приложил палец к губам и отрицательно качнул головой. От кого-то хоронится? Ах, ну да…
Немного постояв в дверях, Прохор отмахнулся от подбежавшего служки и, словно раздумав, вышел. Встал, прислонившись спиною к стене, и стал ждать. Скрипнула дверь, и вырвавшийся из гостевой горницы тусклый свет сальных свечей тоненьким лучиком упал на черную землю. Мелькнула тень.
— Я здесь, Митрий.
— Вижу. Ну, здрав будь, друже! Рад встрече.
— Я тоже… Ты, я знаю, в бегах? С сестрицей?
— Откуда знаешь? Неужто к нам заходил?
— Заходил… почти.
Пронька кратко рассказал о том, что видел и что услышал от стрельца.
— Вот, значит, как… — тихо, словно бы сквозь зубы, промолвил Митрий. — Вообще я хотел было повиниться, пасть в ноги архимандриту, судебному и прочим старцам… Но…
— Я бы на твоем месте лучше отсиделся где-нибудь, — шепотом заметил Прохор. — Засудят вас, тебя — в железа, а сестрицу… Эх, да что там… Она с тобой?
— Да, в горнице, наверху. Эту ночь, верно, проведем здесь. Василиска предлагает на Спасский погост податься.
— На Спасский погост? А где это?
— На Шугозерье.
— Да-а, неблизко. — Пронька присвистнул и вдруг обрадованно хлопнул приятеля по плечу. — Знаешь что, Митяй?
— Что? С чего это ты так обрадовался?
— Да с того… Мы, ну, узкоглазовцы, завтра поутру в Сарожу за крицами едем.
— В Сарожу? — Митрий хлопнул глазами. — Так это ж почти полпути… ну, треть…
— А я о чем? — весело расхохотался Прошка. — Так что не вешай голову и смотри веселей.