— Ох-ох-ох, — Никодим снова заохал, прошел к людской, отворил дверь, позвал: — Господине, спишь ли? Эй, Демьян Самсоныч. Спит, слава те, господи! Сейчас и я…
Принеся из людской какую-то рвань — то ли тулуп, то ли побитую молью волчью шкуру, — Никодим подстелил ее на старый сундук, за которым прятался Митька, и, еще раз зевнув, улегся, подтянув под себя ноги. С улицы доносились молитвы. Глуховато так, слов не разберешь, но слышно.
— Ну, молись, молись, — довольно прошептал слуга. — А мне-то уж под дождем неча делати.
Замолк. И вскоре захрапел, на радость Митрию. Отрок осторожно пошевелился — храп тут же прекратился, видать, чуткий сон оказался у служки. Снова храп. Ветер шевельнул открытую дверь — скрипнули петли. Ага, Никодим не шелохнулся и храпеть не перестал, видно, на скрип не реагировал, звук-то напрочь привычный! Очередной порыв ветра швырнул на крыльцо холодную морось. Снова скрипнула дверь. Митька улучил момент — приподнялся… Застыл, дожидаясь нового скрипа. Дождался. Сделал пару шажков. Потом — во время скрипа — еще. Служка не шевелился. Так, осторожненько, согласовывая каждое свое движение с дверным скрипом, отрок наконец выбрался на крыльцо и, спустившись по ступенькам, облегченно вздохнул.
Монах вопросительно оглянулся, замолк.
— Ты говори, говори, человече Божий, — испуганно попросил Митька. — Что хочешь говори — да только нараспев, как молитву. Помни, времени у нас мало — до утра только. А утром… — Отрок горестно махнул рукою.
— Возьми рядом со мною мешок за-ради Господа-а-а, — как и велено, нараспев произнес тонник.
Митька поднял с земли мокрую котомку, развязал.
— Бери одежку мирскую-у-у…
Одежда! Порты и сермяжная рубаха! Вот славно-то!
Отрок вмиг оделся, улыбнулся — одежка болталась на нем, словно на огородном пугале. Еще бы не болтаться — чернец-то вон, высок да плечист, такому не поклоны класть — в кузнице молотом работать.
— Про друзей своих рассказывай, отроче!
— Про друзей… Василиска, сестрица, в верхней горнице заперта, — тоже протяжно затянул Митька. — Не знаю, как туда и пробратися-а-а… Второй, Прошка, в подклети где-то-о-о.
— Подклеть-то эту отыщи-ка-а-а… Вокруг дома походи-ко-о-о-о.
Митрий так и сделал: сначала пошарил у крыльца, по фасаду, потом завернул за угол. И вовремя — на крыльце показался заспанный Никодим. Слуга — холоп дворовый — постоял молченько, посмотрел на усердно кладущего поклоны монаха, широко зевнув, перекрестил рот и вновь скрылся в сенях. Хорошие сени были пристроены к постоялой избе — просторные, с большими слюдяными окнами, в этаких сенях, случись надобность, не стыдно и свадебный стол накрыть. Так ведь и накрывали, верно…
Обойдя вокруг избы, Митька довольно быстро нашел вход в клеть — низенькие, запертые на прочный засов воротца. Остановился, нащупал засов с усмешкой — и зачем снаружи клеть запирать? Ладно, еще на замок — понятно, но на засовец? Ясно, для чего та клеть надобна.
Чуть сдвинув засов, вымолвил:
— Прошка!
В ответ — тишина, лишь шум вновь усилившегося дождя.
Покачав головой, отрок отодвинул засовец совсем.
— Прохор!
Вву-уух! — просвистел мимо уха кулак.
— Митька, черт! А я уж думал — помстилось. Ушатал бы — хорошо, кулак придержал.
Обрадованный до глубины души Прошка изо всех сил обнял приятеля, так, что у того, казалось, хрустнули кости.
— Тише ты, черт… Да не блажи, нам еще Василиску освобождать да бежать отсюда.
— Василиска?! Что с ней?
— Не блажи, говорю. Сейчас придумаем, как все половчее обделать. Идем…
— Тихо! — на этот раз прислушался Прошка. — Вроде как молится кто-то?
— То наш человек. Чернец один, тонник.
Пошептавшись, оба подошли к крыльцу. Монах скосил глаза, однако молитвы не бросил и все так же кланялся. Митька махнул ему рукой — мол, все нормально — и вместе с Прохором спрятался под крыльцо. Можно было, конечно, подняться в сени — да больно уж чуткий сон оказался у слуги Никодима, Митька это хорошо запомнил.
— Ну, — перекрестившись, Митька подмигнул приятелю. Зря, наверное, подмигивал — темновато, не видно, ну да что ж. — Делаем!
Стукнул снизу в доски. Сначала слабенько, потом чуть посильнее. Ага, зашевелился служка! Зевая, вышел на крыльцо, подойдя к перильцам. Свесил голову вниз — мол, что там еще… Опа! С быстротой молнии взметнулись откуда-то снизу ухватистые сильные руки — не руки, оглобли! — сгребли ничего не понимающего служку за шею, сдернули с крыльца кубарем, только ноги кверху — кувырк. И служка уже под крыльцом.