— Ну, здрав будь, тать. Где хозяин? Тсс! Пикнешь — прибью.
Прошка приставил к носу слуги свой огромный кулак:
— Чуешь, чем пахнет?
Никодим испуганно закивал.
— Хозяин это… в избе, в горнице…
— Там же девка!
— Еще одна горница есть, рядом. А может, господин, хе-хе, и девку навестить решил, — осмелел служка. — Или, верней, девок.
— Ах ты, тля! — Прошка поднял кулак, и Митрий едва успел удержать приятеля от удара.
— Постой, Прош. — Отрок перевел взгляд на Никодима. — Второй холоп где?
— На заднедворье, в избенке.
— Та-ак… Ладно, после с тобой потолкуем. Прохор, давай-ка его в подклеть. А ты не вздумай вопить, иначе…
— Молчу, молчу…
Водворив служку в подклеть, где до того томился Прошка, друзья вернулись к крыльцу. Вновь взметнулся с лаем успокоившийся было пес. А чернец-тонник все так же клал себе поклоны, бормоча слова молитвы.
— Эй, человече Божий, — позвал Митрий. — С одним справились, теперь хозяин и еще один служка остался.
Светало уже. Не торопясь закончив молитву, монах подошел к ребятам и пристально взглянул на Митьку.
— Ты ведь, кажется, друзей освобождать собрался, а не самоуправствовать. Зачем тебе хозяин? Выручай сестру и уходим. Эвон, рассветет скоро.
Прохор улыбнулся:
— Смешной у тебя говор, чернец.
— Смешной, — поддакнул Митрий. — Словно у ливонских немцев.
— Я карел по рождению, — неожиданно улыбнулся монах. — Брат Анемподист. А вы?
— Я — Митрий, а вот он — Прохор. Люди посадские, тихвинские… — Отрок вдруг осекся. — Ладно, хватит болтать. Пошли в избу.
Миновав сени, поднялись на второй этаж — не простая изба была у Демьяна Самсоныча, хоромина целая, с высоким крыльцом, со светлицею, с галерейками-переходами, светлой осиновой дранкой крытыми.
Вот и дверь в горницу. Ага, на засовце. Монах поднес ближе прихваченную из людской свечу…
Первым в горницу вбежал Прохор и, упав на коленки, склонился над спящей девчонкой:
— Василисушка…
Девушка открыла глаза, хлопнула изумленно ресницами.
— Проша! Что, уже пора вставать? А Митенька где?
— Здесь я…
Митрий вдруг усмехнулся. А ведь не так уж и много времени прошло с тех пор, как он, скинув девичье платье, метнулся в оконце. Да-а, совсем мало. Василиска вон и выспаться-то не успела. А казалось — год пролетел!
Собрались быстро — а чего собирать-то? Вышли к лестнице…
— Кто это тут шляется? — раздался вдруг громкий басовитый голос.
Хозяин! Демьян Самсоныч! Главный тать!
Осанистая дородная фигура его замаячила у самой лестницы. В левой руке Демьян Самсоныч держал ярко горевшую свечку, в правой — короткий кавалерийский пистоль!
— А ну, стоять! — разглядев беглецов, нехорошо усмехнулся хозяин. — Живо все в горницу! Ну! Головы прострелю!
Все застыли.
Митрий ткнул Прохора в бок и тут же заблажил:
— Бей его, Никодиме!
— Что? — вздрогнув, Демьян Самсоныч обернулся назад.
Никакого Никодима там, естественно, не было. Зато Прохор больше не стал ждать подсказок. Прыгнул вперед, взмахнул рукою… Бах! Хозяин постоялого двора, выпустив из рук пистоль и свечку, тяжело осел на пол. Звякнув, упал пистоль, дернулся, сорвался курок — и глухую предрассветную тишину разорвал громкий выстрел. Слава Богу, никого не зацепило. Ребята дернулись в стороны. Запахло пороховым зельем и дымом.
— Этого — в горницу, — первым пришел в себя Митрий. — Затащим, запрем… Интересно, второй слуга что-нибудь слышал?
— Вряд ли, — покачал головою монах. — Добрая изба. Бревна на стенах толстые, в обло рубленные. Да и не слышно ничего на задворье.
— То верно, — подхватив бесчувственное тело хозяина, хмуро кивнул Прошка. — Однако тяжел, черт. Подмогни-ко, Митря.
Вдвоем они живо затащили хозяина в горницу и, закрыв дверь на засов, спустились вниз.
— Спасибо тебе, человек Божий, — повернувшись к монаху, поблагодарил Митрий. — Не ты бы, не знаю, как все и сладилось бы.
Чернец улыбнулся:
— Не меня благодари, отроче, — Господа! На все Его воля.
Прихватив из людской какие нашлись припасы, беглецы вышли во двор. Сквозь густые темно-серые тучи слабенько брезжил рассвет. Спрятавшийся от дождя в будку пес загремел цепью, однако даже не высунул на улицу носа — видать, за ночь-то надоело лаять.