Василиса оглянулась, в недоумении пожала плечами:
— Ты что, Митрий, забыл, что ли? Сегодня ж святого великомученика Георгия день!
— Ах, да! — Отрок шлепнул себя ладонью по лбу. — И впрямь — позабыл, что сегодня Егорий Храбрый. Пришел Егорий — весне не уйти. Ишь, галок-то!
— То не галки, грачи, — тихо засмеялась девушка. — А вон там, у реки, — ласточки.
Митрий прочитал нараспев:
— Да-а… — Василиса вздохнула, опустив долу длинные загнутые ресницы. — Как раз на Егория отогнали бы нашу Пеструшку на летний выпас… Эх… Жалко. Коровушка — она коровушка и есть. Богатства не принесет, но и помереть не даст. Жалко…
— Жалко, да что поделать? Эх, жи-и-изнь…
Махнув рукой, Митька дернул сестрицу за рукав и обреченно побрел в сторону торговых рядов. Зачем — и сам не знал.
Что-то нужно было делать — что?
Глава 2
Героические деяния Пантагрюэля
У них нет ни одной школы, ни университета. Только священники учат молодежь читать и писать, что привлекает немногих.
Странно, но за ними никто не гнался — то ли слишком уж сильно Митрий приложил поленом цыганистого служку, то ли — и впрямь — монастырские надеялись, что никуда беглецы не денутся, тем более корову-то все ж таки со двора свели. Ну а за то, что на Божьих слуг руку подняли, наказание будет. Эх…
Митька оглянулся на родную слободу, вздохнул:
— Наверное, зря я его поленом… Не сдержался.
Василиска вдруг повела плечами и, скривив губы, негромко сказала:
— Не зря… Тот, на цыгана похожий, третьего дня ко мне приставал у колодца. Едва коромыслом не огрела… Видать, затаил зло, тать.
Митрий присвистнул:
— То-то я и смотрю — больно рано они за коровой явились. Игуменья и старцы обещали до осени подождать. Стало быть, настропалил кто-то… наверное, тот, цыганистый.
— Да ну тебя, — девчонка махнула рукой. — Станет игуменья всяких там служек слушать!
— Так, может, это и не игуменья вовсе их послала, может, сами по себе явились?! Или волею архимандрита посланы?
Митька сверкнул глазами, но тут же сник: ясно было — уж сами по себе монастырские никак не могли явиться. Отрок посмотрел на сестру:
— Так, говоришь, цыганистый к тебе вязался?
— Да, вязался. — Василиска вздохнула. — А как укорот получил, угрожал даже, дескать, смотри, дева, как бы хуже не было… Вот, змей, своего и добился. И поленом — ты правильно его, поделом! А что сбегли мы — так не переживай, Митря! Коровушку увели, так что у нас осталось-то? Избенка-развалюха да старый птичник? Тю! Есть о чем плакать! Да, может, оно все и к лучшему! Пойдем на Шугозерье, к погосту Спасскому, там мои дальние родичи живут — примут. Я всякое рукоделье знаю, да и к работе привычная, а ты у нас грамотей, глядишь, и в помощники старосты выйдешь.
— Да уж, — Митька опустил глаза и покраснел. Что и говорить, слова сестрицы были ему куда как приятны. Грамотей — оно верно. Спасибо Филофею-старцу, монашку покойному, что когда-то пригрел сироту-отрока, Царствие Небесное человеку Божьему во веки веков. И устав знал Митрий, и полуустав, и даже скоропись — письмо не простое, где каждая буквица одна к другой стремится, а иные друга на дружку лезут, а некоторые так и вообще набок валятся — поди разбери, что понаписано. Зато быстро — тут уж ничего не скажешь.
Прошлым летом, как помер Филофей-старец, навострился было Митька на весовую-важню или на таможню… Куда там! Тихвинский посад на свейские да ливонские рубежи известен, грамотеев много, все хлебные места заняты. И в таможне, и на весовой, да и вообще везде, где только можно, успенские монахи сидели — грамотны гораздо. А он, Митрий, из бобылей введенских — конкурент. Вот и гнали. А ведь Митька только на грамоту свою и надеялся — отец-то рановато умер, не успел ремеслу как следует обучить, а того умения, что у Митрия было, не хватало. Поучиться бы…
Дядько Ермил, староста бондарей тихвинских, предлагал, конечно, в ученики — поработать годок-другой забесплатно, но кто тогда Василиску кормить будет? Да и коровенка была — бросать жалко. Уйдет Митрий к Ермилу, как Василиска одна с коровой управится? Ну, на выпас отогнать, подоить, покормить, прибрать — ладно, а сенокос? Участок ведь выделен в заовражье — самая неудобь. Вот так подумал-подумал Митька и решил немного с бондарем обождать — может, и повезет еще на таможню пристроиться, да и Василиска чуток подрастет — замуж выйдет. Если, конечно, возьмет кто бесприданницу… Впрочем, не совсем бесприданницу — коровушку-то Митька бы за сестрицей, так и быть, отдал.