— Ох, умен ты, Димитрий, — приказчик качнул головой. — Аж страшно!
— Так его сыздетства Умником кликали! — громко расхохотался Прохор.
Принадлежащий Богородичному монастырю постоялый двор, один из многих, оказался, как и говорил Митька, весьма приличным: в людской зале, небольшой, на два длинных стола, и уютной, висели иконы в серебряных окладах, под образами горели лампадки, а на столе в подсвечниках настоящие восковые свечи, что, конечно, совсем не то что чадящие сальные. Управитель двора, чернец Аристарх — импозантный, с красивой черной бородкой и в рясе дорогого сукна, встретил гостей приветливо, но в приюте вежливо отказал: дескать, постоялый двор этот лишь для духовных особ, а торговым гостям сюда уж никак невмочно. Сказал и улыбнулся, посоветовав двор Королькова.
Выслушав чернеца, Иванко тоже улыбнулся, еще вежливее, обернулся — людская была пуста — и, по-свойски подхватив брата Аристарха под руку, отвел к дальней стене, пошептаться. Через некоторое время вопрос был улажен: все трое получили в свое распоряжение просторную светлицу, а Василиска — небольшую горницу с печью.
— Ночесь-то и морозец может грянуть, — пояснил Аристарх. — Вы-то перебьетесь, а вот девица… Не в послушницы ль собралась, дщерь? Тогда б тебе лучше в Введенской обители ночевать.
— Не, не в послушницы, — потупив глаза, отозвалась девушка и, вздохнув, призналась: — Сама не знаю куда.
Покачав головой, чернец велел служкам проводить ребят, сам же отвлекся на новых гостей, коим оказались старые знакомцы: дьяк Каменного приказа Мелентий с троицей служилых людей и с ними — Анемподист-тонник!
— Вот так встреча! — спустившись вниз, Иванко не поверил своим глазам. Поклонившись дьяку, придержал за рукав чернеца. — Ты-то каким чудом здесь, монаше?
— Господним соизволением и милостью отца настоятеля назначен в помощники государеву дьяку, — быстро пояснил тонник, вернее теперь уже бывший тонник. — Обители Тихвинские на ратный уклад проверять будем, да и вообще.
— Непростое дело, — заметил приказчик. — И не очень-то легкое. Многих знаний требует — математики, баллистики, геометрии…
— Все в руце Божией. — Перекрестившись на иконы, Анемподист поспешил вслед за дьяком.
— Странный говор у чернеца, — задумчиво протянул Иванко. — Странный.
Митька как раз в это время спустился в людскую, переспросил:
— Странный? Это ты про монаха? Так он карел.
Приказчик махнул рукой:
— Знаю.
И, понизив голос, добавил:
— Как все уснут, соберемся у нас, поговорим.
— Поговорим, — улыбнулся Митрий. — Не долго того ждать, солнышко-то вон село. Только вот Прохор куда-то сбирается на ночь глядя. Говорит — надо.
— И надолго ему надо? — Иван недовольно скривился.
Отрок ухмыльнулся:
— А это ты у него самого спроси. Вона, как раз идет!
В ответ на вопрос приказчика Прохор лишь усмехнулся и, пояснив, что быстро вернется, покинул постоялый двор.
— Ну вот, — уныло хмыкнул Митрий. — Теперь дожидайся его… Может, без Прошки поговорим? А ему потом все обскажем.
— Без Прошки? — Приказчик задумался, наморщил лоб и сразу стал словно на пару-тройку лет старше, не безусым пятнадцатилетним юношей, а человеком опытным, много чего повидавшим, бывалым. — Послушай-ка, — он вдруг вскинулся, — а кому это Прохор сегодня кланялся у соборной церкви?
— Кланялся? — Митька задумчиво закусил нижнюю губу. — Да черт его… Я и не видал, если честно. Постой-ка! — Отрок вдруг хлопнул себя по лбу. — А ведь ежели кланялся, то, может, бывшему своему хозяину, Платону Акимычу Узкоглазову?
— Логично. — Иванко неожиданно насторожился. — А ты его знаешь?
— Узкоглазова-то? — Митька неприязненно скривился. — Сам не знаком, а вот с чужих слов много чего слыхать приходилось. Тот еще хмырь!
— Хмырь, говоришь? И чего это наш Прохор в ночку сорвался? Ни с того ни с сего… Вроде, пока ехали, никуда и не собирался, — вслух рассуждал приказчик. — А потом вдруг засобирался… Не после ли встречи?
А Прохор быстро шел к Вяжицкому ручью, время от времени проверяя спрятанные за пазухой деньги, аккуратно замотанные в тряпицу. Стемнело, улицы быстро пустели, и запоздавшие прохожие спешили поскорее добраться под защиту родных стен. Во всех российских городах — впрочем, и не только в российских — в ночную пору шалили разбойники, и Тихвинский посад — хоть и, собственно, не город — отнюдь не являлся счастливым исключением. Шалили, и еще как!