Моросящий до того дождь припустил сильнее, под ногами зачавкали лужи, Митька даже пару раз, поскользнувшись, чуть не свалился в какой-то овраг, хорошо, уцепился за куст чертополоха. Специально — для Онисима — захныкал, заныл:
— Долго еще идти-то?
— Да недолго. — Онисим хохотнул. — Почти пришли уж.
— Ну, слава те…
Лязгнув цепью, вдруг залаял пес — такое впечатление, что совсем рядом. Митрий замедлил шаг и попятился — как бы не бросился.
— Не боись, — обернувшись, потрепал его по плечу провожатый. — То наш псинище, свой. Эй, Коркодил, Коркуша… Тихо, не блажи, я это.
А пес, несмотря на все уговоры, не унимался, исходил злобным лаем, покуда кто-то не вышел из избы, не протопал сапожищами по крыльцу да, осадив собаку, не крикнул зычно, кого, мол, там принесло на ночь глядя.
— То я, Онисим.
— А, Жила… — За оградой, в которую Митька едва не уперся лбом, вспыхнуло пламя — видать, зажгли факел, — скрипнул засов…
— Входи, чего встал? — недобро оглянулся Онисим.
Митька пожал плечами и, с любопытством озираясь вокруг, вошел на просторный двор. Хотя, конечно, мало что можно было разобрать в дрожащем свете факела, однако все ж виден был и обширный дом, сложенный из толстых бревен на каменном подклете, и — рядом — амбары и несколько изб поменьше, то ли для гостей, то ли для челяди. У коновязи махали хвостами две лошаденки.
— С уловом? — Тщательно заперев ворота, к путникам подошел невысокий, но чрезвычайно широченный в плечах парень с куцей бородкой и большим приплюснутым носом. Лицо его — круглое и плоское — было похоже на блин, и Митрий вспомнил, что именно так незнакомца и кликали на посаде — то ли Котька Блин, то ли Федька Блин. Как-то так. Ну да — стретиловский парень. Драться когда-то хаживал, до тех пор пока нос не сплющили.
— Да какой сейчас улов, Федя? — громко вздохнул Онисим. — Эвон, дождинище. Ротозеев мало — все по избам попрятались.
— Смотри-и-и, — Федька Блин нехорошо прищурился. — Твои дела, а хозяйка навар спрашивала…
Упоминание о хозяйкином интересе явно смутило Жилу: он враз съежился, словно стал меньше ростом, забубнил, заканючил, дескать, все будет путем, нечего бабусе беспокоиться.
Загремев цепью, вышел из темноты пес — огромный, черный, с пастью, полной острых зубов, — вот уж поистине Коркодил, выбрали имечко! Уселся, вывалив язык, задышал, поглядывая на незваных гостей зоркими желтыми глазами.
— А это кто с тобой? — Федька Блин сделал вид, что только сейчас заметил Митьку.
— А это Митрий, из введенских, человек верный, — быстро пояснил Жила. — Завтра вместе промышлять выйдем…
— Сначала об ем хозяйку спросим!
— Так ить… для того и пришли. Нам бы это, Федя… — Онисим жалобно сморщил нос. — Ночку бы скоротать, а?
— Ночку им, — усмехнувшись, проворчал Федька. — Ходют тут голодранцы всякие.
— Ну, хоть в какой избишке!
— Было б серебришко, нашлась бы и избишка, — с хохотом отозвался Блин, и Митьке вдруг подумалось, что не так уж и туп этот плосколицый парень, как показался на первый взгляд. — А так и не знаю, куда вас деть… разве что в будку, к псинищу? Эй, Коркуша, пустишь гостей?
Пес зарычал, осклабился — тоже вроде бы как посмеялся. Ну-ну, мол, лезьте — враз разорву в клочья!
А дождь не унимался, барабанил по крышам. Онисим с Митькой давно уже промокли насквозь, а Федька отошел чуть подальше, под козырек крыльца, чтоб дождь не капал. Стоял, гад, издевался.
— Ну, Феденька, — поклонился Онисим. — Ну, я те пуло дам.
— Пуло? — Федька сплюнул. — Ловлю на слове! Эвон, в дальнюю избенку идите. Поназадворье.
— К Гунявой Мульке, что ль? — Онисим ухмыльнулся.
Федька кивнул: