Как потом выяснилось, Ретюнских являлся автором новой системы борьбы РОСС (российская отечественная система самозащиты). Изучая карате, дзюдо, боевое самбо, онразработал и систематизировал уникальный комплекс приёмов с учётом естественной биомеханики русского физического типа. К этому он добавил ещё два направления: школу экстремального выживания и штыковой бой. Забегая вперёд, скажу, что и те, и другие навыки в дальнейшем не раз выручали меня в самых безнадёжных обстоятельствах.
Занятия РОСС настолько меня увлекли, что при малейшей возможности я бежал в зал, где сам мастер или его первые ученики терпеливо выжимали из меня дурные соки и шлифовали мастерство. При этом они не уставали повторять, чтобы мы не трепались про РОСС, и все соревнования у нас проходили исключительно внутри секции, что неизменно расстраивало, ибо, сколько можно лупить и валять друг друга. К тому же РОСС – боевая система, рассчитанная на убойное поражение противника. А заниматься лишь обозначением ударов россерам всё равно, что саблей отгонять комаров.
Избыток сил и эмоций в молодом сильном организме порой перехлёстывал, и мне тогда казалось, что жить буду вечно, что здоровья отмеряно не меньше чем на сотню лет и, что весь мир крутится вокруг меня. Неискушённое сознание даже не допускало мысли, что в историю можно попасть, а можно вляпаться. Мне досталось второе.
Беззаботный и радостный мир детства канул в тот день, когда я принёс из школы домой пахнущий типографской краской аттестат зрелости. Тогда родители устроили маленький праздник, а чуть захмелевший дед, прокашлявшись, проговорил:
– Вот бы бабушка порадовалась. Не привёл господь, прибрал рабу божью. Чем думаешь заняться, внук?
– Наверно, тем, что хорошо знаю, люблю и понимаю – математикой. Физика тоже, конечно, интересна по-своему, но математика – это моё всё.
– Ты прямо вылитый твой дядька Павел. Он тоже всё формулы писал, считал, да приборы всякие мастерил. Увлекался… Эх, судьба. Пожить не успел. Всё, что осталось от него, так пачка писем, фотки, да папка с бумагами.
– Что за папка, дед? Раньше ты о ней не говорил.
– Мал ты был, а ноне вон уж аттестат принёс. Нут-ко, вон с той полки с верха достань, – он, кряхтя, повернулся в кресле-каталке и ткнул клюкой в сторону книжного шкафа. – С самого верха тащи. Ага. Она самая.
Вытянутую из-под самого потолка папку с потёртыми и пожелтевшими углами покрывал слежавшийся слой пыли. Странно, но эта никогда не виданная папка вдруг показалась мне чем-то знакомой.
– Глянь-ка, что там, – прохрипел дед и закашлялся.
От вида этой невзрачной папки почему-то сердце взволнованно заколотилось. Откуда-то из глубин памяти поднялось ощущение узнавания, накатила волна, связанная с чем-то прошлым и важным. Сознание сделало отчаянную попытку вспомнить, но чуть выглянувшее из памяти наваждение опять кануло в забвение. Недовольно тряхнув головой, я протёр трявкой пыль, потом потянул за тесёмки, развязывая узел.
У меня в руках оказалась пачка листов формата А4, испещрённых плотными строчками цифр группами по четыре. На первый взгляд эта куча бредятины могла напрочь переклинить мозг. Но только на первый взгляд. Вглядевшись в строчки, я понял, что передо мной шифр. Прямо, как в фильмах про шпионов. Вот так дядька Павел! Так, а что ещё? Дюжина листов с неясными перепутанными линиями, похожими на разрозненные фрагменты чертежей со строчками такого же шифра. Сверху всех бумаг лежал конверт с вложенным рисунком, вернее ребусом: вертикально три буквы «П-Р-Е», рядом прямоугольник красного цвета, перечёркнутый несимметричным белым крестом, закрытый глаз с ресницами и буква «В». Другой ряд начинался с приклеенной картинки самолёта, следом тоже приклеенная картинка широко распахнутых глаз, и, наконец, был нарисован круг со стрелками по окружности, а в нём профиль человеческой головы. Ну, ни хрена ж себе загадка! Я закрыл папку и протянул её деду, а он в ответ махнул рукой:
– Бери, теперь это твоё хозяйство, может, что и поймёшь. Дядька твой странный был человек. Особенный. Да что уж теперь, – дед прерывисто вздохнул, кашлянул и отвернулся к окну.
Я взвесил на руке пачку, и не смог отделаться от мысли, что когда-то уже видел и даже держал эти листы. Они шелестели в руках, а в голове мелькали туманные образы, хранящиеся в потаённых закоулках памяти. Чертовщина какая-то.
Потом наступил черёд вступительных экзаменов. Не задумываясь, я выбрал МВТУ. Выслушав моё решение, родители понимающе переглянулись, а дед громко вздохнул. Только потом мне стала понятна их реакция.
С первых же дней учёбы я моментально освоился в аудиториях и лабораториях, как в своём доме, ориентируясь в институтских закоулках с закрытыми глазами. Учился я на удивление легко и самые сложные и трудные предметы «брал» с первого подхода, практически без подготовки. Однажды в конце третьего курса после лекции ко мне подошёл один из наших доцентов и сказал, что когда-то грыз здесь гранит науки вместе с моим дядькой Павлом. Потом я специально после лекции его подкараулил, и в своём кабинете он кое-что рассказал об их студенческой юности.