– А то что?
– А ничего!.. Кнутом запорю!
– Что!? Кнутом? Да я тебя, мерзавца, прямо сейчас на меч насажу!
– Господин граф! Ради Бога, не надо!
Ого! А это уже голос Одуванчика. Интересно… И что же будет дальше? Я, шагнув к дереву поближе, уселся у самых корней, привалившись спиной к стволу, покрытому ребристой корой.
– А ты не лезь, холоп! Я сам с ним разберусь!
Похоже, Дворянчика понесло вразнос. Чего Цыган‑то молчит?
– Господин граф, не делайте этого! Ну, давайте, я сам вашу кобылку расседлаю. И почищу её, и покормлю. Только не надо дело до греха доводить…
А вот это мне уже совсем не нравится. Ведь предупреждал же! Пора вмешаться.
– Одуванчик! – заорал я на весь лес, – Одуванчик, чёрт бы тебя побрал, ты где? А ну, бегом ко мне!
Как и следовало предполагать, тот вынырнул из‑за дерева в ту же секунду, как был вызван мной.
– Ты где шляешься, обормот? Почему я тебя по всему лесу разыскивать должен?
– Мы тут это, господин сержант, – залепетал он, – мы тут лошадь господина графа…
– Кого!? – казалось, моему изумлению не будет предела, – какого ещё, чёрт возьми, графа? Откуда он здесь взялся?
– То есть, виноват, господин сержант… В смысле – Дворянчика, – быстро поправился парень, – лошадь мы ему объясняли с Цыганом как рассёдлывать.
– Объяснили?
– Да. То есть, не то, чтобы очень…
– Наплевать! Остальное Цыган потом сам объяснит. А ты – марш за дровами! И чтобы через десять минут вот здесь, на этом самом месте, горел костёр.
– Так ведь, господин сержант, за дровами же уже пошли…
– Ты что, не понял? Я сказал, чтоб через десять минут вот здесь был костёр! Хватит болтать! Марш выполнять приказание!
Одуванчик, похоже, понял, что дальше спорить – судьбу гневить. То есть, в данном случае – меня. И счёл за лучшее ретироваться.
Очень хорошо. Теперь – дальше.
– Цыган! Дворянчик! Оба ко мне! Живо!
– Я здесь, господин сержант, – Цыган среди всех выглядел самым бодрым. Видимо, сказывалась привычка к кочевой таборной жизни. Дворянчик появился из‑за дерева молча и встал несколько отстранённо и с насупленным видом.
– На вас – ужин.
– А что готовить‑то? – это Цыган.
– А вот чего сготовите, то и есть будем.
– Ладно, – Цыган озадаченно почесал затылок, подумал и направился к возам с поклажей.
Подгоняемый моим мрачным взглядом, Дворянчик нехотя двинулся следом.
К тому моменту возчики уже своих лошадей распрягли, обтёрли пучками травы и, стреножив, пустили пастись.
Подошедшему к повозкам Цыгану они без слов выдали котёл для приготовления пищи и потребное количество продуктов. Перетащив вдвоём с Дворянчиком все припасы поближе к будущему костру, Цыган принялся за чистку овощей. Дворянчик же, как более привычный к обращению с подстреленной дичью, занялся разделкой мяса. Навык у него в этом деле был не ахти какой, но кое‑что всё же получалось…
Пару минут спустя на поляне появился Одуванчик с охапкой сухих тонких веточек. Усевшись на том месте, что я ему указал, он сложил нечто вроде шалашика и принялся сноровисто высекать огнивом искры…
Присев рядом с Одуванчиком, я некоторое время наблюдал за его действиями. Потом, как бы невзначай, спросил:
– Слышь, Одуванчик, а у тебя что, лакейская натура в крови, что ли?
– Почему это? – он даже несколько обиделся и, оторвавшись на мгновение от высекания огня, обернулся ко мне.
– А чего ж ты по старой привычке кинулся чужую лошадь рассёдлывать?
– Так ведь, господин сержант, мне это не трудно. А господина графа… То есть, Дворянчика, – тут же поправился он, поймав мой взгляд, – надо же было что‑то сделать, чтоб он на Цыгана не кинулся. Он знаете какой? Сначала натворит чего‑нибудь, а потом ходит, сам себя ругает. За горячность свою. Он ведь на самом деле хороший. Только гордый очень. И заносчивый… Вот и приходится его иногда сдерживать, – Одуванчик принялся вновь высекать огонь. Всего несколько ударов кресалом о кремень, по поляне пополз лёгкий дымок, и вот уже небольшой огонёк весело заплясал на веточках, ожидая, когда же ему подкинут более солидную пищу.
– Понятно, – сказал я, глядя, как Одуванчик подкладывает в огонь мелкие веточки, – а ты, стало быть, решил ему вроде няньки быть?
– Ну, почему – няньки? – пожал парень плечами, – просто должен же кто‑то его от ошибок глупых удерживать.
Мне он вдруг стал интересен. Вроде бы обычный деревенский увалень. Да ещё совсем пацан. Даже в сравнении с остальными. А рассуждал уже совсем, как взрослый, состоявшийся мужчина. Не смотря на всю его доверчивость и добродушие, в нём чувствовался некий внутренний стержень, прочно удерживавший Одуванчика на однажды выбранном жизненном курсе и не позволявшем с него свернуть. Видимо, сказывался хоть и не продолжительный, но достаточно насыщенный событиями жизненный опыт. Особенно приобретённый за последние несколько месяцев жизни.
– Хорошо, – согласился я, – приглядывай за ним. Но если я ещё раз замечу что‑либо похожее на прислуживание – вылетишь из отряда к чёртовой матери. Усвоил?
– Усвоил, – кивнул он, коротко взглянув на меня и отмахиваясь рукой от дыма.
– А ты молодец, – не преминул похвалить я его, поднимаясь с земли, – умеешь костёр разводить.
– Да уж, – улыбнулся он, – мы ведь дома с ребятами в ночное часто ходили. А там костёр – первое дело! Научишься…
Взгляд его вдруг стал отсутствующим, устремлённым куда‑то вдаль. Глаза затуманились, а голос сделался тихим и задумчивым. Не иначе, дом вспомнил…
Ко мне подошёл, помахивая веточкой, Браур. Постоял, легко отмахиваясь от комаров и поглядывая по сторонам.
– Сложно с ними будет, сержант, – произнёс он.
– Ничего, – хмыкнул я, – обтешутся…
– Хотелось бы пожелать вам удачи…
– Пожелай.
Вскоре появились посланные за водой воины. Установив рядом с Цыганом бак и пару вёдер с водой, они принялись поить лошадей. После чего наконец‑то смогли позволить себе небольшую передышку. Немного позже появились и остальные, волочившие за собой несколько тонких засохших осин и берёз. По моим самым скромным прикидкам, этих дров должно было хватить до утра с лихвой.
Постепенно всё как‑то само собой образовалось и маленький военный лагерь зажил своей обычной походной жизнью.
Цыган время от времени помешивал большим деревянным черпаком бурлившую в котле густую похлёбку, при этом то добавляя в костёр дрова, то отодвигая горящие ветки в сторону, когда закипало уж слишком бурно.
Кто‑то занимался дырой на плаще, пришивая латку крупными широкими стежками. Те, кто ходили за водой, умылись прямо в ручье. Остальные, оттащив два ведра в сторонку, сейчас с удовольствием, фыркая и плескаясь, смывали с себя дорожную пыль.
Вскоре ужин был готов. Расстелив на траве походный стол из своих плащей, нарезали хлеб, колбасу, сыр, выложили фрукты. И вот уже весь отряд уселся вокруг, ожидая, когда же Цыган разольёт свою похлёбку по деревянным мискам. Зелёный поставил на край плаща парящий котелок, прикрытый крышкой.
– Что там у тебя? – поинтересовался Циркач.
– Чай, – ответил парень, – на травах заваренный. Мы в лесу завсегда такой делали, если целый день бродить приходилось. Очень хорошо жажду утоляет и силы прибавляет. И ночью после него спиться легко.
– Чай – это хорошо, – согласно кивнул я, – особенно – на травах. Я к травам вообще с большим уважением отношусь. А ты в травах хорошо разбираешься?
– Ну, так… знаю кое‑что, – уклончиво ответил Зелёный, – мать рассказывала…
– Так… принимайте! – раздался весёлый голос Цыгана, – чья плошка? – над головами сидящих появилась первая миска с дымящейся густой похлёбкой.