— Ваша честь, я могу поговорить с моим подзащитным до начала процесса?
— Говорите.
Адвокат змеёй скользнул к решётке.
— Алексей Витальевич, добрый де... э-э-э… Здравствуйте.
— Добрый, — его смущение меня веселит и пробуждает иронию. Нервное. Не курил давно.
Шармат коротко зыркает на меня, но пропускает иронию мимо ушей.
— Вы не отказываетесь от вашего решения? Я заявляю ходатайство? — В чёрных глазах неподдельное беспокойство. Странно, что он так волнуется. С такими доказательствами не посадить меня просто невозможно. И его репутация не пострадает.
— У вас есть отзывы? — смотрю прямо на него. Шармат довольно скалит зубы и кивает.
— Покажите.
— Они в деле у судьи, он их огласит в начале слушания.
Вот шельма. Но невидимая грань под моими ногами тверда и надёжна. И я вдруг понимаю, что адвокат не лжёт. Только о моих догадках ему знать не следует.
— Вот когда я их услышу, тогда и соглашусь.
— Шармат Иванович, время, — судья постукивает пальцами по столу. Тоже всё по графику. Сколько он ещё сегодня дел рассмотреть должен…
Система.
Адвокат возвращается на место, и судья начинает процесс.
Пока он называет всех участников и зачитывает мне права — стою. Обвинение прокурора слушаю уже сидя. Просит пожизненное.
Шармат с невозмутимым видом просит огласить заявления потерпевших Веселовой и Шлемова. Судья листает дело и зачитывает. С каждым словом выражение лица прокурора всё кислее, а Шармата — довольнее.
Ещё бы. Ни Маринка, ни Шлемов не имеют ко мне ни моральных, ни материальных претензий и просят прекратить возбужденные дела, по которым они признаны потерпевшими. Шармат торжествующе смотрит на меня. Прячу ухмылку в кулаке и киваю.
Дело не только в договоре.
Золотистая грань под ногами даёт твёрдое убеждение, что даже с риском для жизни я должен пройти через это сканирование. И я ей верю.
Судья заканчивает читать.
— Ещё ходатайства у сторон есть?
Шармат смотрит на прокурора с таким видом, словно уже выиграл дело.
— Да, ваша честь. Сторона защиты ходатайствует о проведении сканирования памяти подсудимого по обстоятельствам, где потерпевшим признан Ворошилов.
Теперь на Шармата смотрят два изумленных лица. Видимо, не часто подсудимые заявляют такие ходатайства.
Судья справляется с удивлением быстро. Прокурор хмурится и утыкается взглядом в стол.
— Подсудимый, вы согласны на сканирование памяти?
Встаю.
— Да, ваша честь.
— Сторона обвинения.
— Не возражаю, — встал, буркнул. Прокурору это невыгодно: дело разваливается прямо на глазах. Но законных оснований для отказа нет. Все это понимают.
— Ходатайство удовлетворено. После проведения сканирования слушание дела будет продолжено.
Шармат не скрывает торжествующего блеска в глазах, а я думаю, есть ли у меня право последнего желания перед этим сканированием.
Чем потом жить слабоумным — лучше расстрел.
А по вселенной Грани снова весёлым эхом рассыпался далёкий довольный смех.
Много лет назад, во время короткого отдыха перед штурмом вражеского лагеря, мой командир, Игорь Смирнов, посмотрел на нас, боявшихся умереть, и рассказал одну историю про торговца, его слугу и Смерть. Суть истории была в том, что слуга встретил на базаре Смерть, и та погрозила ему пальцем. Слуга испугался и выпросил у торговца лошадь, на которой уехал в другой город, чтобы спрятаться от смерти. Когда он уехал, торговец нашел Смерть и спросил, зачем та напугала его слугу. Смерть ответила, что не пугала, а удивилась, встретив слугу на базаре, потому что их встреча должна состояться сегодня вечером в том городе, куда уехал слуга.
Мы посмеялись и на какое-то время перестали бояться. Лагерь повстанцев был взят.
Но я на всю жизнь запомнил слова командира о том, что жить и умирать надо человеком, а не трусом.
Игорь подорвался на секретной мине-ловушке на следующий день в захваченном нами лагере. Он пытался открыть сейф с документами.
Мне, тогда ещё ефрейтору, пришлось взять командование отрядом на себя. Мы удержали позиции до прихода победоносных войск Федерации. Я получил первый орден. Но всегда считал, что он принадлежит Игорю.
Тогда у меня были планы и мечты.
Теперь, сидя в знакомой до последней пылинки одиночке и ожидая неизбежного, я не мечтал и не строил планов. Я думал, что будет со мной завтра.
Шармат ошибался: я не геройствовал. Мне хотелось выжить. А если и умирать, то не бессловесной скотиной, а человеком.
Страха смерти не было: три года в отряде «С» не прошли даром. Когда постоянно убиваешь сам, когда рядом всё время кто-то погибает — свои или чужие, — к мысли о том, что жизнь может легко оборваться в любой момент, привыкаешь волей-неволей.