— Пётр Андреевич, — особист рядом с этой монументальной фигурой выглядел как воробей перед памятником. Однако голос у Семёна не дрожал, в отличие от пальцев. — По поводу Донникова. Информацию получить не удалось. Внезапно началась бурная аллергическая реакция, его чудом спасли, сейчас он в коме. Доктор Розенбаум сказал что…
— Я уже в курсе, Семён Михайлович, — рокочущий голос под стать внешнему виду. — И про Донникова, и про тебя, и про твою сявку.
— Он не сболтнёт, — Семён вскинул голову и ел начальство глазами. С тем же успехом можно пытаться взглядом уговорить стену сплясать вприсядку. — Я ручаюсь…
— Разумеется, не сболтнёт, — Пётр Андреевич лениво откинулся на спинку кожаного кресла и невидимо щёлкнул кнопкой. На одной из стен разошлись деревянные панели, открывая экран с картой виртуальной базы данных, где уже выбрана запись.
Семён внимательно смотрел на портрет, перечёркнутый чёрной ленточкой. Посмертная запись гласила, что в дорожной катастрофе не более часа назад погиб известный адвокат, Зарубин Шармат Иванович. Причины гибели выясняются, но, по предварительным данным, адвокат не справился с управлением, и его мобиль, модель VXL-800/4, вылетел с трассы. Редко, но такое иногда случалось.
Я только ошеломлённо покачал головой. Вот тебе и подарок клиента. Накаркал Семён. Нет больше Шармата. Чертовски быстро сработали. За час-полтора так всё провернуть — это даже ОСБ не под силу: модель трассу держит не хуже моего гравицикла, и автопилот там есть. Да и не своим Семён отчитывается. Его начальника я знал, видел пару раз, пока служебки шли. А этот…
Зверь. Умный и опасный.
Вот чёрт…
Куда же меня привезли?!
— Я… я понял, — Семён оторвал взгляд от посмертной записи. — И я…
— И ты возвращаешься к себе на работу и там работаешь, — голос Петра Андреевича холоден, как металл в снегу. — Будет нужно, тебя вызовут.
— А Донников?
— Это уже не твоя забота, — короткие брови сошлись к переносице. — Свободен.
Семён молча кивнул, по привычке чётко развернулся, едва не щёлкнув каблуками, и вышел из кабинета. Начальство проводило худую спину ОСБшника тяжёлым взглядом и нажало на коммутатор.
— Да, Пётр Андреевич, — голос секретарши не узнать: сплошной мёд.
— Аллочка, когда появится Ингвар, скажи, пусть зайдёт ко мне. У него в отряде пополнение.
— Его командировка заканчивается через четыре дня, — Аллочка говорила быстро и чётко. — Вызвать срочно?
— Нет, — начальство задумчиво постучало пальцами по столу. — Нет. Его новый боец пока у Розенбаума. Торопиться некуда.
— Хорошо, Пётр Андреевич, — я даже по голосу понял, что секретарша улыбается. — Что-то ещё?
— Чаю, Аллочка. С лимоном.
— Уже несу, — она отключилась.
Ну что ж. Можно возвращаться к Розенбауму. Убивать меня пока не собираются, нового про себя в ближайшие несколько дней я не узнаю. А смотреть чужие амуры не интересно.
Не нравились мне девушки такого поведения.
Однако сюрпризы не закончились.
Едва я покинул приёмную, как почувствовал, что за спиной словно сгущается сам воздух. Обернувшись, не увидел ничего нового, но чувствовал, как меня отталкивает от дверей упругая сила. Попытки пройти обратно успеха не принесли. Невидимое поле не принимало меня.
Более того, поле расширялось, выгоняя назад, в кольцевой переход, словно намекая: путь один — обратно, откуда пришёл. Как этому помешать, я не знал, но в своё тело не торопился. Я хотел выяснить как можно больше об этом месте. Когда у меня ещё будет возможность сделать это незаметно?
И будет ли вообще.
Следующие полчаса ушли на осмотр странной базы. Точнее, на попытки попасть хоть куда-то. Я всюду натыкался на защитное поле. Оно отделяло жилую зону от рабочей, окружало административные здания и обучающий корпус, накрывало сверху весь комплекс. В том, что поля не было, когда Семён доставил моё тело, я был уверен. Я просто не смог бы попасть на территорию, как сейчас не мог её покинуть. Видимо, после ухода особиста везде включили защиту.
«Уязвимым» для меня оставалось только одно здание.
Больница.
Как намёк: мол, хватит болтаться.
Да и вечереет уже.
Наверное, пора возвращаться в тело.
Любопытно, в какой отряд меня зачислили в таком-то состоянии…
Шафран Абрамович Розенбаум восседал за столиком дежурного, что-то писал в электронном планшете и негромко напевал себе под нос. На мой слух — очень музыкально. Я завис в воздухе, не решаясь при докторе вселяться в родное тело. Почему-то этот процесс вдруг стал очень интимным, и присутствие постороннего раздражало.