В другом бою Пивнев нагнал полковника. Но наган его дал осечку. Полковник ранил Пивнева в ногу. Пивнев догнал и зарубил врага.
Буденный назвал Гришу «Наш сверхгерой».
Этой жестокой зимой кавдивизия громила генерала Краснова.
Офицеры-белогвардейцы, действовавшие в качестве рядовых солдат, с винтовками наперевес, с отчаянием обреченных на смерть бросались на красных кавалеристов, кололи штыками их лошадей, белые казаки ошалело неслись в конном строю на бронемашины и пулеметные тачанки и тут же валились, как скошенная трава.
Началось бегство. Казаки на ходу сбрасывали с себя все лишнее, даже пики и винтовки; некоторые на полном галопе сбрасывали и седла, скакали, уцепившись за гриву своих коней. Пытаясь скрыться, соскакивали с лошадей, но немногим удалось спастись от клинков красных кавалеристов и ударов копыт их коней. Преследуя бегущего противника, части дивизии захватили обозы белогвардейцев. Остатки разгромленного противника бежали.
Красная конница стала грозным противником для белоказачьей кавалерии.
Противник начал отступать. Буденный въехал в хутор Кузнецовку, когда наши передовые подразделения еще вылавливали не успевших убежать белогвардейцев. Еще слышались одиночные выстрелы. Буденный собирался было соскочить с коня, чтобы попить воды, когда вдруг мимо него промчался на прекрасном коне донской породы в длинной романовской шубе босой всадник.
«Я дал шпоры своей лошади, — вспоминает Семен Михайлович, — и в несколько секунд нагнал удиравшего. Он припал к шее коня и, дико озираясь на меня, что-то шептал. Я пытался схватить его за воротник шубы, но все как-то не получалось.
Тогда я вытащил из кобуры револьвер и выстрелил. Всадник, вскинув руки вверх, свалился с седла. Убитым оказался полковник Калинин. Под шубой у него ничего не было, кроме нательного белья. Я передал коня полковника своему ординарцу, приказав оставить его при штабе дивизии под мое седло.
На ночь мы расположились в Кузнецовке… Поздно вечером мы хоронили двух бойцов, убитых в бою… Я приказал на похоронах исполнить Интернационал, понадеявшись на трубачей, захваченных нами в Великокняжеской… Но оказалось, что Интернационал они исполнять не умеют.
— Ну, тогда давайте что знаете! Только чтобы было торжественно, — сказал я.
И они грянули похоронный марш.
…Мы продолжали наступление… Я ехал верхом на коне убитого в Кузнецовке полковника Калинина. Трофейный конь приводил в восторг моего молоденького ординарца, считавшего себя большим знатоком лошадей. Он разбирал коня по всем статьям и огорчался лишь тем, что клички у него нет.
— Что лошадь без клички? Это все равно что человек без имени! — вздыхал он.
…Наши подразделения завязали огневой бой с отступавшими белогвардейцами. Огонь их сдерживал наступление дивизии. Я спешился, отдал повод коня ординарцу и поднялся на высотку, чтобы наблюдать в бинокль за ходом боя… Вдруг между мной и ординарцем, державшим в поводу мою лошадь, разорвался снаряд. Когда поднятая разрывом земля осела, я увидел, что коня моего нет, а ординарец смущенно разводит руками. Оказывается, в испуге конь прыгнул в сторону и, вырвав повод из рук бойца, убежал туда, в направлении хутора Сусатский, где был взят. Я обругал коня дезертиром. Его поймали, и с кличкой Дезертир он ходил под моим седлом второй лошадью на всех фронтах».
Белогвардейцы цеплялись за каждую высотку, за каждую хату. Атаки полков следовали одна за другой. Белые начали отходить, бросая обозы и даже артиллерию. Они спешили к переправам через реку Маныч, но в связи с половодьем мосты были сняты. Противник старался оторваться от конников. Белых подгонял панический страх, а красных — боевой дух преследования врага. Бросая все, что им мешало, белые мчались к броду. Лошади то и дело теряли под копытами дно реки. О переправе артиллерии и обозов противник и думать не мог. Погоня за ним продолжалась до позднего вечера. Она велась на протяжении десятка километров. Многие белоказаки бросали лошадей и поднимали руки, сдавались в плен потому, что их загнанные лошади падали.
Чтобы сохранить силы, Буденный приказал прекратить погоню.
Отдыхая, конники набирались сил, готовясь к новым боям. Противник тоже скапливал силы. Из перехваченного донесения Буденный узнал, что одной из белогвардейских частей командует не кто иной, как барон Улагай, тот самый, что в царской армии командовал взводом, был непосредственным начальником Семена Михайловича и перед каждой атакой заболевал «медвежьей болезнью». Теперь он стал генералом и, конечно, уж сам не участвовал ни в боях, ни в атаках, ни в рубках.