— Это как же понимать?
Оба старика насторожились.
— Да ведь так и понимать, — вновь ухмыляется Семен Михайлович. — Скажем, земля принадлежит моему купцу Яцкину, а работали на ней я да такие вроде меня безземельные. Вот Филипп на этой земле теперь горб набивает. А разве это дело?
— Что и говорить! — оживился Корней Михайлович Новиков. — Возьми наших богатеев. У них тысяча десятин, они на ней не работают. А ты поди сунься на эту землю? Убьют и глазом не моргнут.
— Слышь-ка, Семен, а в тех про-кла-ма-циях не говорится, как те слова о земле в дело употребить? — спросил Корней Михайлович.
— Говорят… — неопределенно отвечает Семен Михайлович. — Ну, батя, до дома пошли, засиделись мы…
С приездом Семена Михайловича в станицу жизнь Филиппа пошла веселей. Он вновь обрел своего взрослого друга, далекого друга детства. Только теперь разница в летах стала казаться меньшей, и «бесстрашный атаман» стал еще ближе. За эти годы Филипп повзрослел, детское обожание уступило место чисто товарищеским отношениям, какие существуют в дружных семьях между старшим и младшим братом.
Неудивительно поэтому, что, когда в январе 1914 года Семен Михайлович решил жениться, Филипп (вместе с братом Семена, Денисом, и дружками Иваном Тарасенко и Степаном Литвиновым) оказался одним из «бояр», полагавшимся в ту пору на всякой свадьбе, если она справлялась по «правилам». А Семен Михайлович хотел жениться так, как положено, с соблюдением всех сложившихся веками обычаев.
Невеста Семена Михайловича, Надежда Ивановна Гончарова, или, как все ее тогда звали, Надюша, жила на хуторе Козюрин, где в свое время родился и жених. До хутора было около 35 километров. Чтобы снарядить свадебный поезд за невестой, обратились за лошадьми и повозками к соседям. Пару коней и тачанку дал знакомый крестьянин, отец «боярина» Ивана Тарасенко, раздобыли еще две брички с конями. Для себя верхового коня Семен Михайлович выпросил у местного торговца.
По легкому морозу утром тронулись в путь. Жених был в самом хорошем, приподнятом настроении. Всю дорогу он кружил возле повозок, демонстрируя джигитовку и мастерское умение управлять даже незнакомой лошадью. Чуя твердую, но дружескую руку всадника, купеческий конь старался изо всех сил угодить ему. С места шел галопом, переходил на рысь, легко брал препятствия и на всем скаку замирал, словно влитой. Усталые, но веселые к вечеру добрались до хутора. Дальше уже все пошло, как полагалось. У дома невесты потребовали «выкуп», когда его уплатили, в воротах разожгли солому, чтобы «бояре» с женихом не могли в них въехать.
Словом, весь обряд сватовства соблюдался весьма строго. Наконец всех усадили за стол, началось угощение, а потом танцы и песни.
На долгие годы связал Семен Михайлович свою судьбу с судьбой такой же простой крестьянки из иногородних Надежды Ивановны, прошедшей с ним весь его боевой путь.
…Жаркий, знойный июльский день 1914 года. С утра в станице все было, как и обычно. Дремали в лавках и лабазах приказчики, надрывались на хозяйских полях батраки, убирая спелую пшеницу.
Укрывшись в тени оврагов, мирно жевали жвачку коровы, сбившись в табуны, стоя дремали лошади, отмахиваясь хвостами от надоедливых мух.
Яркое солнце раскалило родную землю. Даже собаки, забившись под телеги и пороги, не подавали голоса. Жарко и тихо…
И вдруг ворвался мчавшийся наметом на взмыленном коне казак. Он словно вырос из наполненного жаром воздуха, как мираж в пустыне, на окраине станицы и процокал копытами к станичному правлению, оглашая тихую улицу не криком, а воплем:
— Война-а-а-а…
Война! Короткое колючее слово поползло из дома в дом, из землянки в землянку.
«Война, война, война…» — глухо гудел набат церковного колокола.
«Война!» — эхом отдавалось это проклятое слово в душе каждого, сжимая сердца, подкатывая к горлу.
Кайзеровская Германия объявила войну царской России.
По тогдашним законам Семен Михайлович был обязан в тот же день явиться в станицу Великокняжескую к воинскому начальнику и там уже получить назначение в полк.
…И вот он уже садится на подводу.
— Что, Филипп, воевать пойдем? — кричит он, стараясь казаться веселым.
— Придется, — также стараясь казаться бодрым, отзывается Филипп.
Проводить Семена Михайловича на войну собралась вся семья, друзья, товарищи. Тяжелые это были часы. Мать и молодая жена в слезах.
Плачут и другие женщины, особенно солдатки. Мужчины крепятся.
— Не трусь, Семен, будь героем, — напутствовал Семена Михайловича отец.
Часть вторая