Исчезновенье памяти. Её освобождение
от всех мгновений (чудных и нечудных). Превращение
в прохладное, прозрачное дыханье-дуновение…
Устала услаждать Тебя. Хореи эти, ямбы
фальшивы, ибо речь нелицемерна.
“Под музыку, – сказали мне, – поются дифирамбы,
а в рифму не бранятся!” Это верно.
Но не для музыки я так, – для нагнетания
внутри себя иного состояния…
"Поэзия… Разгул… Предел…"
Ты где? Вот, сядь на стул: Тебе
не будет музыки! Отныне “всё и вся” –
не “Ты”, а “я”.
Хоть ненадушен Ты и малодушен, –
поближе уши! И не только слушать, –
записывать теперь изволь
в тетрадь слова для тех, кого пугает
лишь свет дневной, кто обретает
через уход существованье там,
где лишь сплошные “нет” и цифры “ноль”,
а если “ноль” – цена, её не платят.
Я говорю о царстве огненных печатей.
Отсутствие. Ничто. Ничто опять.
Движенья избеги. Но медленно, в покое.
Что сделано – раз-сделано, пора понять.
Ещё: не слушай тех, кто называть
спешит примкнувшего к Ничто “изгоем”.
Ещё: беседу двух людей –
о чём бы ни была – терпеть трудней,
чем тысячеголосый гвалт. При ней,
беседе, не уйти от боли,
возникшей из-за прищемленья воли
меж “ты” и “я”: “два” есть надрез без шва
на теле “мы”. Подай скорей
скоросшиватель для гвоздей,
пригодных при распятии. Не смей
Твоих выбылтывать идей:
заткни их в задницы блядей.
Среди людей в любые дни
я значусь как число “13”.
Но ни к чему и мне они –
я бы смогла ни с кем не знаться.
Подай мне посему и сон,
а также кофе с молоком.
Несладкий, чтоб не разоряться.
Из снов подай мне только беспредметные.
Свет убивает знания запретные.
С рассветом вседоступным начинаются забеги
крысиные, где победивших не было вовеки.
Ещё: сильнейшему из криков раздаться не случилось.
Желаннейшее из желаний – то, что не осуществилось.
В морях беспечности и смеха лежат течения из слёз.
Во всём таится всё – и в этом лежит секрет метаморфоз.
Не уходи в глубины “я” – пусть, так сказать, глубины
пробулькаются сами пузырями из трясины.
Ещё: на всё, что “есть”, мне было наплевать.