Натуральная горечь рвалась у него из груди, самую малось, быть может, подогретая алкоголем, но неподдельная; и я подумал — нет, не пьяный кураж. Достала мужика ситуация крепко. Пошёл бы, и впрямь.
— Верю, — кивнул я. — Только теперь, Тарас, этой полосе конец. Вины твоей тут не было и нет. И у тебя теперь летун, который возвращается.
Пока механик испуганно плевал через левое плечо и искал дерево, чтобы по нему постучать, я допил-таки спирт, который медленно выдыхался в моей кружке. Может быть, зря. Если бы я этого не сделал, я, наверное, не задал бы следующий вопрос. Но градусы наконец, как-то вдруг ударили мне в голову, закружились там хмельным хороводом, и когда вернулся Тарас, сумевший всё же найти среди скопища оцинкованных ящиков один деревянный, я спросил:
— Сколько их было у тебя?
— Что? — он непонимающе помотал головой.
— Сколько, говорю, их было? Летунов твоих? Сколько?
Не знаю, какой ответ я ожидал услышать. Но явно не тот, что прозвучал.
Тарас облокотился обеими ладонями на хлипкий столик, который от этого пошатнулся и издал протестующий взвизг, и несколько долгих мгновений изучал меня пристально и оценивающе, словно понять хотел, что кроется за моим вопросом. Вот такой-то взгляд, тяжёлый, действительно кажущийся недобрым, небось, и спровоцировал когда-то рождение злого прозвища.
Потом механик снова вытащил канистру. Не спрашивая, наплюхал в обе кружки.
— Помянем, — произнёс он, по-прежнему стоя. — Выпьем за упокой. Летунов моих прежних. Земля им пухом.
И только когда обжигающая жидкость миновала глотку, горячей тяжестью легла в желудок, Тарас сказал:
— А было их, человече, двенадцать душ.
В казарму я возвращался на нетвёрдых ногах, борясь с ощущением неожиданно уплотнившегося, сгустившегося воздуха, который приходилось проталкивать в грудь неровными, судорожными глотками. Тарас под конец наших посиделок много суетился, предлагал проводить, даже порывался уложить меня спать прямо в своей подсобке. Обещал всё утрясти с дежурным. Я отказался. По глупости, наверное. Я пожалел об этом сразу, как только вышел из ангара. Но что сделано, то уже сделано, и я двинулся в казарму, сосредоточившись на том, чтобы идти по возможности ровно.
Барак встретил меня духотой и гулом возбуждённых голосов. Причину возбуждения я понял не сразу, с трудом напрягая затуманенные алкоголем мозги. Оказалось, с одного из сегодняшних вылетов — уже после того, как мы с Тарасом "зашились" в подсобке — не вернулись двое "охотников". "Утка" уцелела, большого пуска не было. Видимо, поработали из ручника — наверняка по наводке наблюдателя, так просто попасть в бифлай при его скорости практически невозможно. Разве что случайно, но не два же раза подряд. Завтра планируются вылеты в тот район, будем искать гнездо наводчика. Это, пожалуй, посложней, чем вычислить ракетную установку. Аппаратура у наблюдателя, скорей всего, современная, "шума" не создаёт. Откуда они её только берут?
Передачу пеленговать — работа долгая, кропотливая. Горы ведь, эхо. Сходу да с налёта не сориентируешься. А бока подставлять придётся в упор. Перспективка. Вот и гудит барак, гадает угрюмо, сколько троек пойдёт в пресловутый район, кому завтра жребий. Пустое дело. Здесь добровольцев не спрашивают. На кого укажут, те и пойдут.
Я к словам доктора, что завтра никуда не лечу, и сразу-то отнёсся скептически. А в новых реалиях это и вовсе превратилось в фикцию.
Черт, хоть протрезветь бы.
Я пробирался к своей койке, цепляясь руками за подпирающие второй ярус балки, и едва не споткнулся о протянутые через проход ноги. Поднял шумящую голову. Карп. Лыбится довольно. Охотник из молодых, как раз с нашим прибытием повезло парню из "уток" выскочить. На радостях гонорится сверх меры, и я его, в общем-то, понимаю.
— Штормит? — ехидно поинтересовался Карп. — Сколько баллов по шкале?
— Отвяжись, — сказал я вяло.
Ну не было у меня сил на пустые разговоры.
Ответ оказался ошибкой. Охотник явно был настроен позадираться, и если прежде ещё можно было отшутиться одной-двумя удачно брошенными фразами, то теперь я этот путь себе отрезал. Карп вскочил на ноги с весёлой готовностью, окончательно загородив проход, и публика вокруг заинтересованно примолкла.
— Загордился, салажонок? — протянул охотник с долей той акцентированной, высокомерно-презрительной иронии, с какой почему-то принято начинать подобные разборки. — Один раз всего из мясорубки выскочил, и уже позволяешь себе? Асом заделался, спиртик с технарями попиваешь? А где питейный налог для коллектива? Или ты на коллектив нынче плюёшь?