Нужно признать, что сначала человеческая гордость, вера человека в самого себя, ранее сдерживаемая постоянным гнетом, глубоким чувством превосходства окружавшей его природы, поднялась в нем с ужасающей силой упругости. Мы — народ Титанов. Но в то же время эта вера в самих себя преодолела то, что могло действовать расслабляющим образом в воздухе наших гротов (в идеально чистом, впрочем, так как все губительные зародыши, которыми полна была атмосфера, были убиты холодом). Совсем не страдая анемией, которую некоторые предсказывали, мы живем в состоянии привычного возбуждения, которое поддерживается сложностью наших отношений и тонических элементов нашей общественности (дружеские рукопожатия, разговоры, свидания с очаровательными женщинами и т. д.). и которое у многих из нас перешло в состояние постоянной горячки, известной под именем пещерной лихорадки. Эта новая болезнь, микроб который еще не открыт, была неизвестна нашим предкам, быть может, благодаря притупляющему (или, если хотите, умиротворяющему) влиянию сельской жизни на лоне природы.
Сельская жизнь — вот странный архаизм. Рыбаки, охотники, хлебопашцы, пастухи — понятен ли теперь смысл этих слов? Задумывался ли кто-нибудь хоть на минуту над жизнью того ископаемого существа, вопрос о котором так часто поднимался в книгах прежней эпохи и которое называлось крестьянином? Обычным обществом этих странных существ, составлявших половину или три четверти всего населения, были не люди, а четвероногие, овощи или злаки, которые, по особым свойствам культуры, осуждали их на жизнь в деревне (другое слово, сделавшееся непонятным), в невежестве, в уединении, вдали от себе подобных. Принадлежавшее крестьянину стадо знало привлекательные стороны общественной жизни, сам же он не имел о них никакого представления. Города (неудивительно, что существовала наклонность к эмиграции из деревни в город) были единственными и притом очень редкими и очень разбросанными пунктами, в которых была известна тогда общественная жизнь; но в каких бесконечно малых, распущенных в смеси животной и растительной жизни дозах проявлялась она там! Другой вид ископаемых существ, живших в этих странах, представляют собой рабочие. Можно ли назвать социальным то отношение, которым были связаны рабочий с хозяином, рабочий класс с другими классами населения и эти классы между собой? Ни в каком случае. Правда, софисты, которых называли экономистами и которые в сравнении с нашими теперешними социологами были тем же, чем некогда алхимики были в сравнении с химиками, астрологи в сравнении с астрономами, немало способствовали распространению ошибочного взгляда, будто сущность общества составляет обмен услуг; с этой точки зрения, вышедшей, правда, теперь из моды, социальная связь никогда не могла бы быть более тесной, чем между ослом и его погонщиком, между быком или бараном с одной стороны и пастухом или пастушкой с другой. Природа общества, как мы знаем теперь, состоит в психическом обмене и взаимодействии.
Взаимное подражание и создание оригинальности на основании различных комбинаций заимствований — вот главное! Обмен услуг имеет лишь второстепенное значение. Вот почему прежняя городская жизнь, в основе которой лежало скорее органическое и естественное, чем социальное отношение производителя к потребителю, рабочего к хозяину, могла быть лишь очень порочной социальной жизнью, полной бесконечных раздоров.
Если мы могли осуществить самую чистую и самую напряженную социальную жизнь, которая когда либо существовала, так это благодаря крайнему упрощению наших потребностей в собственном смысле слова. Когда человек был хлебоядным и всеядным, потребность в пище подразделялась на бесконечное число мелких видов; теперь она ограничивается потребностью в мясе, сохраняемом при помощи самых лучших холодильников. Каждое утро в течение одного часа один член общества при помощи остроумных перевозочных машин доставляет пищу тысяче других. Потребность в платье почти исчезла, благодаря умеренности всегда одинаковой температуры, а также (приходится в этом сознаться) благодаря отсутствию шелковичных червей и растений, из которых прежде выделывались ткани. Это было бы, может быть, неудобством, если бы наши формы не обладали несравненной красотой, в соединении с которой простота нашего платья кажется очаровательной. Отметим, однако, что довольно часто носят кольчуги из асбеста, украшенные блестками из слюды, или серебряные, отделанные золотом. Кажется, что эти металлические костюмы более выдают, чем скрывают самую утонченную и нежную прелесть наших женщин. Это сочетание металлов самых различных оттенков производит неотразимое впечатление. Сколько торговцев сукнами, сколько модисток, портных, модных магазинов сделались сразу ненужными! Потребность в жилищах, правда, еще существует, но очень незначительная; теперь уже никому не приходится спать под открытым небом. Когда у какого-нибудь молодого человека, пресытившегося жизнью вместе с себе подобными в большом салоне-мастерской, под влиянием сердечного влечения является желание иметь отдельный дом, то ему стоит только выбрать место в стене утеса, поработать над ним при помощи бурильного инструмента, и через несколько дней его келья готова. Не приходится ничего платить за наем квартиры, и требуется очень мало мебели. Даже влюбленные пользуются почти исключительно великолепной мебелью, сделанной по общему образцу. Когда необходимая работа свелась почти к нулю, тогда явилась возможность посвящать свои силы почти исключительно бесполезным занятием. Когда нужно так мало для жизни, тогда остается много времени для мысли. Минимум утилитарного труда и максимум эстетического — не это ли составляет самую сущность цивилизации? То место в сердце, которое осталось пустым, благодаря сокращению потребностей заняли художественные, поэтические и научные наклонности. С каждым днем все более и более умножаясь и укореняясь, они сделались настоящими приобретенными потребностями, но