Это не значит, что социальный вопрос был таким образом разрешен. Правда, теперь уже не было нищеты, и потому не было борьбы из-за богатства и зажиточности, которыми все пользовались и которых почти уже никто не ценил; не было также и уродства, и потому почти не ценили и не завидовали любви, которая, благодаря чрезвычайному изобилию прекрасных женщин и красивых мужчин, сделалась такой общей и такой доступной, — по крайней мере по-видимому; но покинув, таким образом, два прежних великих пути, человеческая страсть целиком устремилась на то поле, которое одно осталось открытым и которое увеличивалось с каждым днем по мере прогресса социалистической централизации: на завоевание политической власти. Крайнее честолюбие, сразу усиленное всеми слившимися в нем вожделениями — и корыстолюбием, и сладострастием, и завистливой алчностью, и алчной завистью предыдущих веков, достигло тогда ужасающих размеров. Все теперь наперерыв старались завладеть этим высшим благом — государством, все старались при помощи всемогущества и всеведения всемирного государства осуществить свою личную программу или свою заветную мечту. Результатом всего этого, вопреки предсказаниям, вовсе не была обширная демократическая республика. Такое накопление честолюбия неминуемо должно было воздвигнуть новый трон, самый высокий, самый сильный и самый блестящий из всех, которые когда-либо существовали. Кроме того, так как народонаселение единственного теперь государства считалось миллиардами, то всеобщая подача голосов стала неосуществимой, призрачной. Во избежание серьезных неудобств слишком многолюдных совещательных собраний, необходимо было настолько увеличить избирательные округи, чтобы каждый депутат представлял, по крайней мере, 10 000 000 избирателей. Это вполне естественно, если принять во внимание, что тогда впервые была осуществлена, на первый взгляд такая простая, идея распространения права голоса на женщин и детей, вотивировавших, само собой разумеется, через своих отцов или через своих законных или незаконных мужей. Между прочим, эта полезная и необходимая с точки зрения как здравого смысла, так и логики реформа, вытекавшая одновременно из принципа национального суверенитета и из требования социальной устойчивости, едва не провалилась, как это ни маловероятно, благодаря коалиции избирателей-холостяков.
Предание гласит, что проект закона относительно этого необходимого расширения круга лиц, участвующих в голосовании, был бы неминуемо отвергнут, если бы собрание не было выведено из себя состоявшимся незадолго перед тем выбором одного миллиардера, заподозренного в цезарских стремлениях. Собрание думало повредить популярности честолюбца поспешным принятием этого проекта, рассчитывая, что отцы и мужья, оскорбленные или встревоженные любезностями нового Цезаря, приложат всю свою энергию, чтобы помешать его триумфу. Но это ожидание, по-видимому, не сбылось. Впрочем, соответствует действительности или нет эта легенда, — несомненно, что вследствие расширения выборных округов, в связи с отменой выборных привилегий, избрание депутата было настоящим коронованием и опьяняло избранного сознанием его величия. Восстановленный таким образом феодализм неминуемо должен был привести к восстановлению монархии. Некоторое время, согласно предсказанию одного древнего философа, эта космическая корона была уделом ученых, но они не сохранили ее за собой. Наука, сделавшаяся, благодаря бесчисленным школам, достоянием народа, стала настолько же всем доступной, как прелестная женщина или элегантная мебель; усовершенствованная и до крайности упрощенная, законченная в своих неизменных основных чертах, в своих раз навсегда установленных и заполненных фактами рамках, идущая вперед лишь незаметными шагами, она в общем занимала в человеческом мозгу так же мало места, как некогда катехизис, который она собою заместила. Большая часть интеллектуальной силы тратилась теперь на другие предметы, — такие, как слава и престиж. Научные корпорации, славные своей древностью, увы! стали приобретать до некоторой степени смешной оттенок, почти всегда вызывавший улыбку и воспоминание о синодах бонз, таких, какими их изображают очень старые рисунки.