Я снова не может говорить. Ум покидает тонущее самосознание. Все становится ничтожно-нежным.
Снег разума.
НЕТОТ
У непонимания есть уровни. Нижайший – понимание. Это глубочайшее заблуждение ума, это гибель. Потом, если я сумеет вылезти из этой я-мы рационалистической парадигмы, оно открывает, что не все так, как кажется. Потом приходит табу на произнесение формулы «на самом деле». Потом наступает этап «все не так».
Тогда меняется ход времени.
Тик-так, тик-нетак, тик-так, тик-нетак.
Ты уже в не такте. Ты нетактичен. Та нетактилен. Ты неконтактен. Ты нетот.
Нетот.
НОВОЕ?
Нетот видит свертывающийся мир. Важное становится неважным. Главное – неглавным. И т. д.
Становится всех жалко. Даже гениев.
Их особенно.
«На самом деле» ничего не меняется, меняешься сам. Там, внутри, крошится известка структур, в тебе начинает плескаться что-то.
Новое?
ЛЕЙСЯ-ПЕРЕЛИВАЙСЯ.
Поскольку мы в основном состоим из воды, то услышав ее плеск – возрадуйся. Ты возвращается к истокам. Волна тебя возвращается в море. Раз-творись. Два-творись. Три-творись.
И так без конца.
Творись. Волнись. Лейся-переливайся, дорогой товарищ.
10.10.2010
№366
Наше сознание застряло в промежутке. Мы ушли от животных, но не доросли до ангелов. Отсюда перекос в я. Человек не холоден и не горяч. Он – 36,6
Заключенный №366
В ЭТОМ КОСМИЧЕСКОМ КОНФЕТТИ
Стихи – акустические приборы. Они – резонаторы миров. Когда вибрация рецепиента и стиха совпадают, у первого наблюдается эффект мурашек.
В одном поэте резонирует его деревня, в другом –urbi, в третьем – orbi, в Лене резонировала Вселенная. И теперь карта звездного неба, висевшая в гостиной, напротив которой я всегда сидел, когда бывал у нее, у меня в коридоре. Иногда я стою там и без всякой цели, разглядываю точки созвездий, читаю их названия. И мне почему-то мерещится, что в этом космическом конфетти…
О, ЭТИ ПАЛОЧКИ
Я это написал и только сейчас сообразил, что сегодня 11-ое число. Лена умерла ровно 7 месяцев тому назад.
Я сидел на работе. Ближе к вечеру мне позвонил Кирилл и сообщил о изменившемся характере дыхания.
Я это дыхание слышал 3 раза на дому: отец, мать, теща.
Дыхание Чейн-Стокса.
Дыхание Чейн-Стикса.
Потом Кирилл позвонил в половине двенадцатого и сказал, что Лена умерла.
И Кудряков умер 11-ого, только в ноябре.
«О, эти палочки», как писал Чапек.
КРАТКАЯ ИСТОРИЯ ОБЛОЖКИ
Кудряков, по его рассказам, получал премию Андрея Белого вместе с Леной.
Едва ли они пересекались в дальнейшем.
И вот за несколько лет до смерти (года два) у Лены выходит, переведенная на английский язык книга стихов. Издатель присылает по интернету обложку. Он – жуткая.
Какая-то дама с коляской. Ни к селу, ни к городу. Полный бред.
Надо срочно предложить альтернативу. И тут Кирилл вспоминает о Кудряковской серии цветных снимков, где фигурка ангела постепенно погружается в трехлитровую банку с заплесневевшими солеными огурцами.
Я, когда увидел этого «запечатленного» ангела в рассоле, был потрясен. Тем более что этого ангела сам подарил Борису Александровичу.
Тогда еще был жив Дасик (Д.Н. Перельман). Мы выпивали как-то у него традиционные три бутылки сухого. Одна оказалась немецкой, с пришпиленным к ней ангелочком. Его-то я и всучил Кудрякову впоследствии.
Дасик покончил с собой 15 марта 2005 года в одном месяце с Леной и одном году с Кудряковым.
Так, благодаря этой эстафете, возникла обложка. Английский издатель принял ее благосклонно, но поинтересовался, что за змеи плавают в банке. Потом кннмга лежала в витрине музея Ахматовой на посмертной выставке Бориса Александровича.
МАЛЕВИЧ ЭТО БЫ ОЦЕНИЛ
За все пять с чем-то лет нашего знакомства Лена ни разу не была у меня дома. Я предпринимал неоднократные попытки зазвать ее в гости. Визит все откладывался, а потом, после появления Хокки, это стало не реальным.
Поэтому несколько своих дней рождений я отметил с Леной у нее.
Правда, не в строгом соответствии с календарем.
Она мне много рассказывала о магазине «Гурмэ» на задворках Варшавского вокзала, где продавалась экзотическая всячина. И я предложил ей пойти нам вместе туда и купить закуску. Поскольку репертуар этого заведения Лена успела изучить досконально, она пошла туда одна, а я остался с Хоккой, который всеми силами своей самурайской души рвался за хозяйкой.