Мы – ноты, увидевшие ноты.
Ноты атомной гаммы, так, кажется, писал Тейяр де Шарден.
Нота, осознающая себя как ноту, узнавшая собратьев по гамме, и задумавшаяся о законах композиции…
Д-ре-миф.
ЕДИНИЦЫ
Когда в числе прожитых лет появляется ноль, люди отмечают это как событие, а два нуля… это что?! Хм-м-м…
У меня скоро будет шестой (по счету, а не по порядку) ноль.
Пенсия это фонетически почти как пенис. Грубо говоря, три буквы вам! Кукиш прошлякам.
Я пережило среднестатистический возраст. Я вышло за пределы средней российской биографии. Я могу еще успеть выйти из этого я сам.
Все мы – спелеологи.
На свет из платоновской пещеры выходят единицы.
НЕЛЬЗЯ
Доброта – не сю-сю-сю. Доброта – печаль путника, перевалившего через хребет отчаяния. Он знает, что никому нельзя помочь, но не помогать тоже нельзя. Всю оставшуюся жизнь он будет брести в ущелье, между этих двух нельзя, без всякой надежды на понимание.
Нельзя.
ПАСТОРАЛЬ
Приятель Гоша теперь живет в Израиле.
Хорошо помню, как зимой мы с ним поехали в Лисий нос. Было, наверное, минус шестнадцать. Светило яркое солнце. Снег сверкал как шампанское. Мы пили водку на берегу Финского залива, рядом с зарослями пожелтевшей осоки. На морозе все запахи звучат мощно, как фуга. Как пах хлеб со шматом сала и кружком лука… Мимо нас проходил мужик, а когда он шел обратно, не удержался и сказал: «Завидую».
Одно время Гоша работал в Институте экспериментальной медицины лифтером. Там у него открылись экстрасенсорные способности. Он стал пользовать больных. В деревне, где он жил все лето, к нему шли с зубами, порезами, нарывами и др. Правда, когда одна дама присела в огороде, и энцефалитный клещ укусил в причинное место, ее пришлось отвезти в город. Муж не доверил Гоше врачевание.
В этой глуши я полюбил клен, который рос перед домом. Когда сидел за столом, а он редко бывал пустым, то вступал с деревом в некий контакт. Я протягивал к нему руки, растопыривал пальцы и чувствовал себя им, мы будто бы сливались. Это, может быть, в подсознании копошилась пьеса «Два клена», которую в детстве видел в ТЮЗе. Гоша, как человек тонкий, в такие моменты не лез ко мне с предложением «съесть по редисочке» (наша любимая закуска) – эвфемизм, означающий выпить еще по стопарику.
И вот, помню, сидим мы, изрядно выпив, вечером за этим столом, как вдруг является соседка с просьбой об исцелении. Гоша ее укладывает прямо в траву, сам встает на колени и начинает производить над бабенкой какие-то пассы, я тупо смотрю на эту пару, вдруг Гоша теряет равновесие и падает на пациентку. Та – звонко хохочет. Пейзане долго барахтаются в траве. Клен шелестит о чем-то своем. Я снова протягиваю к нему руки.
Пастораль.
VII
ИГРА В АДУ
Иногда остранение достигает такого уровня, что чувствуешь себя среди людей, как внутри чужеродного стада. Надо подчиняться законам стаи, иначе тебя сметут. Вспомним грациозные пируэты рыбьих косяков.
Мало того, надо искренне полюбить эти дикие обычаи, думать как они, стать ими.
И только иногда в минуты остраненного просветления позволять себе быть неизвестным никем.
Каким ветром тебя занесло сюда? Что это за игра в бисер перед свиньями?
Но ее обязательно надо вести до конца, эту игру в аду.
УГАДАЙКА
Когда большинство тех, кого ты опознал как не-этих, уже там, тебе начинает казаться, что и сам ты не только здесь. Начинается жизнь пополам. Ведь больше вспоминаешь прошлое, чем живешь настоящим. О будущем говорить и вовсе не стоит.
Ты потихоньку переваливаешь через хребет существования и начинаешь все быстрее (сила инерции) спускаться туда, где генетический калейдоскоп играет хромосомами в угадайку. Какой узор сложится на этот раз?
Мы – абстрактное кружево космоса на покрывале майи.
ПИШМАШ
Целый день перебирал книги для биографического словаря.
Публикации, публикации.
А ведь когда-то радовался этим изданиям. Вот – я!
А теперь – полное равнодушие.
«Я не знаю кому и зачем это нужно…»
И тем не менее продолжаю этот ненужник фиксировать здесь.
Ты – пишмаш.
VIII
ВЫ СМЕЛОВ?
Вчера, чтобы заполнить паузу между двумя делами, снова зашел на выставку Кудрякова в музей Ахматовой.
Там было какое-то мероприятие с неизбежной четой Фоняковых. Я тихо уселся позади. И вдруг слышу голос: «Вы Смелов?» Это блаженная смотрительница спрашивает. Догадываясь о разверзающейся бездне, вежливо отвечаю, – нет, – тщетно уговаривая себя: мало ли Смеловых.