Шура тихонечко встала со стула и постаралась заглянуть за поворот, чтобы увидеть главную высоту. «Эх, не видно», — подумала с сожалением.
В дверь позвонили. Она зашуршала к двери.
— Кто там? — спросила слабеньким голосом.
— Мама, это мы. Открывай.
На пороге стояли дочь с зятем и внуками.
— Бабулечка! С праздником! — с ходу стали все ее поздравлять.
— Мам, давай мы тебя отвезем на Мамаев курган.
— Да что вы, это же так далеко. Да и такая толпа туда пошла.
— Ты уверена?
Немого подумав, она ахнула и посеменила быстрыми шажочками к балкону. Выскочив, взяла фотографию, посмотрела еще раз на нее и сказала:
— Ладно, отвезите.
Через пятнадцать минут они уже ехали в сторону Мамаева кургана, миновав ленту Бессмертного полка с другой стороны, держали курс сразу же наверх — на главную высоту. Шурочка надела голубое платье и серый пиджак, на котором были медали.
— А что это за медаль? — спросила правнучка.
— Эта? За оборону Сталинграда, труженица тыла.
— А что это значит?
— То, что я помогала солдатикам, милая моя.
— То есть ты не убивала фашистов?
— Нет, слава тебе господи.
— Но они же плохие.
— Да, они хотели захватить мою родину, но... — она сделала паузу, — но они тоже люди.
В памяти замелькали воспоминания, тяжелые, обрывистые, те, что хотелось забыть, как страшный сон, воспоминания, которые врезались в память, прописались на подкорке и на всю жизнь наложили отпечаток страха, смешанный с силой воли, мужеством, невероятной отзывчивостью и добротой.
— Шурочка, зачем ты поднимаешь эти листовки, ты же знаешь, что их нельзя брать советским людям. Нельзя брать то, что скидывают на нас фрицы из своих «рам».
— Анюта, посмотри, что здесь написано? Чтобы мы сдались...
— Выкинь ее, и давай скорее поспешим домой.
Две девочки побежали. Это было 23 августа 1942 года. Старшая, Анюта, одетая в ярко-красный сарафан, решила повести Шурочку домой вдоль Волги. Там были солдатики. Вдруг, как будто из ниоткуда, раздался жуткий шум. Солдаты повскакивали и кинулись к себе в штаб, а Анюта и Шурочка еще быстрее побежали домой. Но не успели сделать и десяти шагов, как шум догнала картинка, и появилась «немецкая туча», которая заслонила всё небо, и из нее градом посыпались бомбы.
Шура очнулась в уже холодной реке, уши заложило, всё вокруг было серым. Она стала пробираться к берегу.
— Пригнись, дурочка! — услышала крик у самого берега. Там лежал один из солдат, совсем молодой, чуть старше ее брата. И махал ей рукой вниз. Лежал он на животе, у самой кромки, его пальцы почти касались воды. Шурочка, присев на корточки и погрузившись обратно в воду, стала медленно выбираться на берег. Подползла к солдатику, тот вытянул ее на берег и постарался подмять под себя, спрятать.
— Тебя откинуло взрывной волной. Живая, счастливая!
Самолеты так и продолжали свой адский град.
И тут она увидела, что позади него в земле была воронка, в которой лежали куски плоти, и... торчала разорванная красная тряпка, присыпанная землей.
— Анюта! — кинулась она туда. Крепкие руки потянули ее обратно за руку.
А потом наступили двести дней ада .
Остались только мама, старшая сестра Ольга и Шурочка. Шурочке было десять.
Они рыли окопы для солдат. На дворе стоял ноябрь, земля замерзла. Холодно. И поэтому приходилось активно работать лопатой, чтобы теплее было.
— Давай, девчата, поднажмем! — уговаривал их командир. Его оставили в обороне. Стар уже стал.
— Всё для фронта, милые, всё для победы! — всё время повторял он эту фразу, как молитву. — А проходы надо делать извилистые, чтобы не обвалились.
Копали утром и вечером. Наработавшись, без сил брели к себе в избы. А там плели из остатков высушенной травы корзинки, чтобы ранним утром побежать к поезду, в котором везли новую партию солдат для обороны Сталинграда, и продать им эти поделки, по большому счету никому не нужные. Но больше предложить им было просто нечего.
— Дяденька, пожалуйста, ну купите корзинку.
— Девочка, да зачем она мне нужна? — отвечал солдатик.
— Миленький, есть нечего.
— Хорошо, давай, — махал он рукой и давал ей копеечки.
— Дяденька, хороший, спасибо, положи мне в кармашек пальто, руки закоченели взять их.