Должен сказать, что время обучения у него было лучшей и интереснейшей порой моей жизни. Два года подряд я по три дня в неделю с трудом дожидался, когда наконец отбарабаню уроки, рассеянно полистаю до вечера книжку (даже традиционное пиво с приятелями я как-то забросил) и наконец отправлюсь на очередную тренировку — разбивать в кровь костяшки пальцев о макивару, делать растяжку сухожилий, пока не потемнеет в глазах, — в общем, чудеснейшим образом проводить время. К концу обучения я даже научился кое-как понимать по-японски и временами предпринимал героические попытки прочитать наконец ту самую книгу, с которой все и началось.
Книга эта оказалась не чем иным, как автобиографией Масутацу Оямы. В ней мастер подробно рассказывал о том, как он постепенно, шаг за шагом, постигал свое искусство, удаляясь далеко в горы, а чтобы не возникало соблазна вернуться раньше времени, сбривал одну бровь; как он ставил себе все новые и новые цели и достигал их. Не найдя себе равных среди людей, он начал вступать в единоборства с животными и под конец научился одной рукой ломать рога бегущему быку. Только один раз в своей жизни Ояма не сумел выполнить поставленной перед собой задачи и победить голыми руками дикого тигра. Дело в том, что, когда он уже начал подготовку к схватке, об этом прознали экологи и, разумеется, вступились за несчастное животное, категорически запретив Ояме сражение с тигром.
Разумеется, тренировки хоть и захватили меня окончательно, но наивно было бы думать, что я не замечал, как меняется мир вокруг нашего подвальчика в центре Москвы. Все-таки я готовил себя к карьере дипломата, а эти хитрые бестии должны уметь чувствовать мельчайшие изменения политического климата не хуже ищеек, в особенности когда уже пахнет жареным. Да и к тому же редкий молодой сопляк вроде меня в то беспокойное время не испытывал легкого замирания сердца, впервые в жизни увидев у Красной площади второпях расклеенные листовки либо с трудом поймав на приемнике «Океан» запретный и потому еще более вожделенный «Голос Америки» или радиостанцию «Свобода». Именно по этим «голосам», а также по набирающим силу демократическим газетам, которые уже научились новой правде, но еще только начали учиться по-новому лгать, мы напряженно следили о борьбе неукротимого коммуниста из Свердловска с престарелым ЦК, о его загадочном ночном купании под мостом с мешком на голове и о не менее скандальном выходе из партии. Тогда, казалось, все общество раскололось на два враждебных лагеря, и даже моя семья, будто страна в миниатюре, постоянно сотрясалась спорами и скандалами на политической почве.
Здесь стоит заметить, что папаша, будучи коммунистом старой закалки, чрезвычайно неодобрительно относился к происходящим в обществе переменам. Его не радовало даже то, что денежный ручеек, таинственным образом перетекавший из министерства в его карман, заметно возрос и превратился уже в полноводную реку. Напротив, он становился все более озабоченным и деловитым, начал часто задерживаться на работе допоздна, и когда в это время раздавались телефонные звонки и мы поднимали трубку, ответом на наше «алло!» была мертвая тишина. Дело этим не ограничивалось. Нашу квартиру и раньше часто посещали различные знакомые отца по министерству, дипкорпусу и даже люди, чья манера поведения безошибочно выдавала их принадлежность к армии либо к органам. Мы всегда принимали это за должное, мать всякий раз приносила им в гостиную чай с лимоном, а иногда и кое-что покрепче. Когда я был маленьким, они обыкновенно не упускали случая потрепать меня по щеке либо шутливо назвать по имени-отчеству, и не могу сказать, какое из этих действий меня раздражало больше. Однако теперь перед началом беседы отец периодически отсылал мать в спальню, расположенную в противоположном гостиной конце квартиры, а мне недвусмысленно предлагал прогуляться до вечера. Что ж, у него были свои тайны, а у меня — свои.
Я в то время со всей энергией юнца, пытающегося умными и красивыми идеями возместить недостаток жизненного опыта, сопереживал новоявленным демократам в их беспощадной борьбе со власть имущими. Тогда я еще не знал известной фразы о том, что нет демократов, а есть борцы за демократию, и поэтому искренне верил, что стоит совершить новую капиталистическую революцию — и у нас тут же наступит светлое будущее, все станут жить хорошо и привольно, а на березах будут круглый год вызревать бананы и ананасы. Вместе с такими же пламенными оболтусами мы отважно боролись с коммунизмом, расписывая заборы демократическими призывами и яростно агитируя всех своих знакомых. Помнится, меня тогда чуть было не отчислили из школы и комсомола за грубое нарушение дисциплины. В то время мне довелось совершить немало благородных глупостей, но я о них не жалею — мы делали общее дело и свято верили, что это дело правое. Эти новые приключения, а также тренировки настолько захватили меня, что я даже не поддался на многочисленные уговоры родителей, мечтавших отправить меня по случаю успешного поступления в МГИМО на август в Штаты, и остался в Москве. Если бы я только знал, чем закончится это памятное лето 91-го года.