Да половина мужиков на свете миллионы бы отдали и по десять лет жизни ради того, чтобы каждый раз хоть по десять минут выдерживать.
— Ну, то десять минут. А мы тут с тобой уже полчаса.
— Вот видишь? Да если по Москве слух пронесется, что ты полчаса без перерыва можешь, к тебе в очередь записываться будут. На полгода вперед. И девицы такие будут — закачаешься! Меня-то ты забудешь к тому времени, я стану старая и сморщенная. Да ты не отвлекайся, продолжай… Ой, я, кажется, опять дохожу… Давай быстрее…
— Так нормально?
— Нормально… Ой, как нормально… Еще давай, еще чуточку… нормальнее… о-ой… мамочка!
Не выдержав последнего аккорда, лампочка в клозете разлетелась вдребезги. Наступил обычно столь необходимый влюбленным полумрак.
— Молодец… Теперь давай я сяду сверху…
— Хорошо тебе… А у меня никак не получается… Не ложится…
— Ничего. В первый раз такое бывает. Лучше так, чем если не встает. Ладно, давай я помогу…
Они поменялись местами: теперь Павел сидел, а Ира стояла перед ним на коленях. На вкус его член был не очень, но Ира вспомнила, откуда только что его извлекла, и усмехнулась про себя: мол, сама виновата… На сей раз пришел его черед стонать и дергаться. Наконец его рука, погрузившаяся в пышную шевелюру Иры и поначалу просто поглаживавшая ее голову, вцепилась в ее волосы мертвой хваткой — и в ту же секунду тугая струя вырвалась из его члена, выстрелила в горло Иры, заставив ее закашляться. Подняв глаза, она увидела его лицо — глупо-счастливое, будто бы профессор расхвалил его реферат при всем курсе…
— Ты, наверное, теперь будешь думать, что я плохая? — спросила она.
— Нет… Ты самая лучшая… И спасибо тебе… Ты всегда будешь для меня самой главной…
— Все вы так… Через два дня ты будешь хвастаться перед каждым встречным… А через неделю забудешь…
— Нет, что ты! Я… это… всегда…
— Ладно, «всегда»! Штаны не забудь, а то через пятнадцать минут посадка. Готов? Выходим.
…В салоне повисла уважительная пауза. Мужская часть журналистской бригады проводила Павла откровенно завистливыми взглядами… Кто-то за их спиной прошипел:
— Интересно, а он догадается на прощание хотя бы в щечку ее чмокнуть?
Впрочем, на такого рода реплики можно было уже не оборачиваться. Ира присела на угол скамейки, погрузившись в блаженную полудрему. Тем более что самолет на посадку явно не торопился. Сидевшая рядом с ней девица мечтательно пропела:
— А вот я тоже…
С момента их выхода это была первая громко сказанная фраза. Журналисты обернулись на девицу с удивлением и даже гневом, как на рэпера в церкви.
Кстати сказать, девица вполне заслуживала того, чтобы на нее обернуться. Высокого роста, она была сложена, пожалуй, даже чуть лучше, чем Ира. Портила ее разве что некоторая напряженность во взгляде, свойственная неврастеникам, да общая поношенность облика, вроде как у куртки «секонд хэнд». Впрочем, репутация девицы портила ее гораздо больше: только что вышла ее книга «Шлюха из Белого дома», в которой были подробно описаны романы с различными депутатами, боевиками, уголовниками и даже рассказывалось, как она танцевала голой на столе во время обеда в честь встречи президентов стран Содружества. Естественно, посвящалась книга «ее любимому мужу»…
— А вот я тоже в Чечню тра-ахаться еду, — ничуть не смутившись всеобщим вниманием, протянула она. — Там та-акие ребя-а-та… В окопах… Я уже третий раз туда тра-ахаться езжу. Интере-есно… Они все гря-аз-ные, небритые, а я та-акая кра-асивая…
— А что, в Москве не с кем? — ответил ей еще более манерный голос. Обладатель его впервые открыл рот за время полета. Выглядел он так, что Ен с Соном уставились на него в четыре глаза.
— Да ну-у, в Москве-е… Ску-учные они… Не по-нима-ают… Тра-ахнут, а потом морды воро-отят, будто незнако-омы… Даже му-уж, — продолжала девица, но Ен смотрел уже не на него, а на Сона. Тот, в свою очередь, продолжал разглядывать собеседника девицы и бормотал про себя:
— Так, джинсики клеш… волосики длинные… глаза подведены… весь какой-то вихлястый… вроде парень… нет, морда грубая… грудей нет… башмаки армейские…
Девка, что ли?.. Раз журналист, значит, наверное, музыкальный… черт бы их побрал, этих пидоров…
Вообще-то Сон был очень неразговорчив, но привычка «думать вслух» у него наблюдалась. Уже несколько лет Гриценко пытался отучить его от этого, но время от времени Сон срывался и начинал бормотать снова. «Надо будет проследить за ним, — заметил про себя Ен. — Иначе он навредит всем нам. И не только нам».