Она выжидающе замолчала, и тут же салон заволокла гробовая тишина, только кто-то нервно всхлипывал в углу и тихонько плакал ребенок.
— Я спрашиваю, все поняли? — сказала террористка чуть погромче и подняла пистолет.
— Поняли, — протянул нестройный хор голосов.
— Вот и прекрасно.
Могилевский со своего места увидел, как террористка небрежно облокотилась на дверцу кабины водителя и, не опуская браунинга, ловко достала левой рукой из сумочки портативную рацию и сказала в нее пару фраз на незнакомом языке.
Ивана пробил холодный пот. Он понимал, что если он решит действовать, то делать что-то нужно прямо сейчас. Девчонка наверняка вызвала по радио основные силы боевиков, но пока еще она одна. Надо что-то делать, надо что-то делать… Он судорожно пытался вспомнить заученные когда-то инструкции, но они носились в голове, как подхваченные ветром пожухшие осенние листья, и ускользали от него. Необходимо было принять самостоятельное решение, и это было еще труднее. Ведь ему, в сущности, за все время его службы ни разу не доводилось принимать самостоятельных решений. Ловил он только тех, кого надо было ловить, бил только тех, кого приказывали бить… «И чтобы никакой самодеятельности! За то, чтобы думать, платят ученым, потому они и получают такие гроши, а тебе платят за то, чтобы ты выполнял приказы», — сказал ему в первый же день его службы начальник отделения, помахав для пущей убедительности перед носом Ивана огромным волосатым кулаком. И Иван старался следовать этому мудрому совету и только поэтому был образцовым милиционером, никогда не вызывавшим недовольства начальства. Он выполнял только то, что прикажут, пусть даже не явно, намеком, и тщательно искоренял любую инициативу. Но вот теперь, в этой ситуации, он лихорадочно пытался принять самостоятельное решение и не мог.
«Главное — это добраться до девчонки и схватить пистолет, — думал он. — Она, судя по всему, хлипкая, не вырвется. Но как же это сделать?» В голове его проносились планы один безумнее другого. Вот он молниеносно бросается вперед по салону и, уворачиваясь от пуль, хватает террористку. Или притворяется, что его от страха пронесло, и просится выйти… Нет, все это полнейшая ерунда. В глубине души Иван понимал, что никогда не выберет подходящего плана, потому что он боится. Боится настоящих обученных бандитов, боится настоящего оружия, боится даже собственного страха. Да, страх собственного страха опаснее всего. Именно он сейчас ласково шепчет Ивану: «А зачем, в сущности, ты пытаешься рисковать жизнью? Ради чего? Ради гордого звания российского милиционера? Ради людей, которые что угодно готовы отдать, чтобы тебя убили вместо них? Зачем тебе лезть в герои? Сиди тихонько, ты ведь смотришь телевизор, читаешь газеты и знаешь, что террористы редко когда убивают тех, кто тихонько сидит. Да и девчонка сказала, что те, кто не будет делать глупостей, останутся живы. Вот и сиди, не высовывайся. Ты сейчас не мент, а простой отпускник, едущий к родителям и попавший в передрягу. И главное — никакой инициативы. Разве не это говорил тебе твой начальник?»
Могилевский вздохнул и плотнее вжался в кресло, словно стараясь слиться с ним, чтобы его никто не заметил. Он ждал. Ждала и террористка, не спускавшая с пассажиров расширенных глаз.
Через несколько минут к автобусу подъехал кряжистый джип, из него вышли четверо людей в защитных комбинезонах. Водитель остался в машине. Уверенной походкой боевики подошли к автобусу, и террористка впустила их внутрь. Первым вошел мускулистый гигант в черном берете, нижнюю половину лица которого скрывала огромная черная борода, а верхнюю — большие квадратные противосолнечные очки. И хотя он был единственным из пятерки, у кого не было никакого оружия, с первого взгляда было понятно, что он — вожак, а все остальные — всего лишь беспрекословно подчиняющиеся ему пешки. Охватив салон небрежным взглядом мясника, осматривающего стадо, он протянул руку в кабину водителя и достал оттуда микрофон.
— Добрый день, дамы и господа, — спокойный голос вожака разнесся по салону. В этом голосе не было ни злобы, ни ненависти, только обычная деловитость уверенного в себе человека, выполняющего свою обычную будничную работу. — Мое имя Шамиль Дениев, я командир разведывательно-диверсионного батальона освободительной армии независимой Республики Ичкерия. Мы не террористы, а солдаты, так что вы можете не беспокоиться за свои жизни. Разумеется, в том случае, если ваше правительство достаточно разумно, чтобы уступить нашим справедливым требованиям и вывести оккупационные войска с территории нашего государства.