Дело в том, что смерть мечты не повлияет на конечный результат — будут деньги, будет операция, ребенок будет ходить. Но случится нечто другое — блеск в глазах паренька будет гаснуть с каждым днем все больше и больше. Вначале будет неверие в выздоровление, потом тоска, апатия, полное безразличие ко всему. И даже благоприятный итог не станет для него таким ожидаемым и радостным. Представьте, ребенок-колясочник, поддерживаемый медсестрами, встает на ноги, и не улыбается. Я знал, что примерно так и будет. Так же я знал кое-что еще.
Через пятнадцать минут мы сидели на берегу и смотрели в водоем, где среди обычных рыб резвились чьи-то, плохие и хорошие, мечты, фантазии и надежды.
— Ты как? — наставник посмотрел на меня, уже зная, что никакой «корочки» у меня завтра не будет.
— Нормально, — прошептал я, — просто… так все запороть…
— Кто же знал? — так же тихо сказал он.
— Никто.
А меня же бросила девушка, когда не прошла конкурс, а меня зачислили. Это была ее мечта, не моя. Она бы все сделала правильно. Любой другой обновил бы червяка. Но не я.
— Ладно, — наставник ободряюще похлопал меня по плечу, — пошли. Ты все равно уже ничем не можешь помочь.
— Могу, — твердо сказал я.
— Каким это образом? — наставник посмотрел на мертвую мечту, плавающую в ведре вверх брюхом.
— Я знаю, где он живет.
— Пойдем со мной, — перед отделом кадров, где ждала трудовая книжка, меня остановил директор.
— Куда? — насторожился я.
Мы вчера уже все обсудили.
— Есть дело.
Мы вошли в приемную, где толпились все ловцы мечты, включая моего наставника.
— Вот, от всех нас, — директор протянул мне конверт.
— Не.., — прохрипел я и прочистил горло, — не надо.
— А это не тебе, а тому пацану.
— Да я сам, — возразил я, — это мой косяк.
— А если бы я так прокололся? Или кто-нибудь из нас? — поинтересовался директор, — И поехал бы в другой город искупать вину? Твои действия?
Что тут скажешь? Я принял конверт. Действительно, чего из себя гордого лепить, когда помогают от чистого сердца.
— Там еще есть визитка, — продолжил директор, — это наши коллеги. Обратишься туда, там в курсе. Понял?
Я кивнул.
— Наших денег все равно не хватит, они еще подкинут. И запомни, это не только твой, так называемый, косяк, а всего нашего отделения.
— Спасибо, — прошептал я.
— А ты молодец, кстати, — заметил директор, — удачи.
Каждый из ловцов подходил ко мне, жал руку, говорил одобряющие слова. И как же мне хотелось остаться в этом коллективе! Но…
Наставник проводил меня до выхода. Стоя на уличной лестнице и рассматривая шумящие тополя, он сказал:
— Когда закончишь, возвращайся.
Я недоуменно посмотрел на него.
— Чтобы быть ловцом мечты, не обязательно работать в полевых условиях. Есть еще аналитика, архив, технический отдел. Что-нибудь придумаем. И ты нам можешь очень пригодиться, если не будешь всю оставшуюся жизнь посыпать голову пеплом. Мы не врачи, не полицейские, но также совершаем ошибки и наша работа тоже нужна людям.
Я молча кивнул и, не желая показывать мокрые глаза, пошел прочь быстрым шагом.
Я вернусь. Я обязательно вернусь, как только добавлю денег на операцию к той сумме, что уже наскребли родители паренька. Я сделаю все, чтобы он ходил и радовался этому.
Клянусь!
У вас товар, у нас купец
В мою дверь позвонили, и я поспешил открыть. О да, пацаны-мальчишки, я знал, кто ломится ко мне. Это был князь, тот самый, который Его Величество. И он пришел свататься к моей сестре.
— Быстро к себе в комнату, — скомандовал я.
— Сбавь обороты, — с вызовом предложила сестра.
— Я. Сказал. В комнату.
Сестра удалилась, всем видом показывая пренебрежение к моей персоне.
Я открыл дверь и в прихожую вошел молодой человек в военной форме, с эполетами, лампасами (все как полагается!) и орденами за последние две войны. Я прошел восемь войн, и даже застал еще обитаемый Марс, а у меня нет и пятой части тех наград, что звенят у него на груди. А эти усики! Что у власть держащих за мода такая, отпускать усики? Я мимоходом взглянул в зеркало, уж не анархист ли я? Нет, вполне себе симпатичный мужчина, любящий свою молодую несмышленую сестру. Следом за ним в квартиру пробралась вся его прислуга.