Расстояние до венчающих перспективу последних, торцевых двойных дверей неотвратимо сокращалось. Их створки от пола до потолка, распашные, окантованные блестящим металлом, медленно плыли навстречу. Полоски металла разной толщины не только образовывали контур окантовки, но и были вертикально интегрированы в массив древесины. Сталь бликовала холодными сполохами, преломляя и преобразовывая теплый, приятный свет. В тон металлическим полосам отливали длинные и толстые стержни дверных ручек. Юки намеренно шла очень медленно, внимательно оглядывая интерьер, подходя к стеллажам славы, всматриваясь и вчитываясь в выгравированные надписи на некоторых экспонатах. Не то чтобы она чего-то здесь не видела, не помнила или же испытывала гордость, сплавленную с интересом, дело тут было в другом. Юки понимала, насколько это было глупым и бесполезным, но она пыталась как можно дальше оттянуть, отсрочить час неминуемой встречи. На пути сюда, она передумала все возможные сценарии разговора, вопросы, которые могут быть заданы и свои на них ответы. Тагава-чан настолько много и долго прокручивала предстоящий разговор в своей голове, что в конце концов, голова ее совершенно осязаемо закружилось, не забыв прихватить своего вечного спутника — тошноту. И когда, стоя в фойе перед лифтом, она поняла наконец, что мысли стали вредным разъедающим душу ядом, то смогла вышвырнуть их из головы вон и позволить предстоящему разговору течь в том русле, которое будет ему угодно. В конце концов это ее отец. Любящий отец. Именно так, по-другому и быть не может, ведь правда? Но почему тогда проклятое волнение так и продолжало противной ледяной змеей ворочаться внутри?
Коридор кончился. Когда-то это должно было произойти. Высокие двери приблизились вплотную, выдыхая прямо в лицо дух успешности и богатства. Закрыв глаза, наклонив голову и прошептав что-то одними губами, Юки потянула на себя металлический стержень ручки.
— Чичиро! Конитчива! Юки-дэс…
Разумеется, ему уже все доложили, ведь хитро встроенные в стены камеры, показывали каждый ее шаг. Ну почему нельзя хоть раз встретить дочь лицом, возможно даже с распахнутыми навстречу объятиями?..
Юки одернула себя. Не хватало еще только расплакаться от поднимающегося из глубин чувства обиды и обреченности. Но черт побери! Почему всегда надо стоять в этой своей пафосной позе властелина вселенной, с руками за спиной и взирать на муравьиные бега мельтешащих людишек, там внизу, за высоким зеркальным окном?! Неужели ты, дорогой отец, еще не насмотрелся на это за всю свою жизнь?
— Можно по-английски. Все-таки, Кембридж у тебя за спиной.
— Конечно, прости, отец. Здравствуй.
— Здравствуй, дочь. Признаться, не ждал тебя. Можно было и позвонить…
— Гоме…, ой, то есть прости, отец, но это получилось спонтанно, я не планировала прилетать сейчас. Разумеется, я бы дала тебе знать при других обстоятельствах.
Кенши, гладко выбритый мужчина, довольно высокого для японца роста обладал поистине воинской выправкой, из-за чего смотрелся еще выше, чем был на самом деле. Прямой, как бамбук, несмотря на немалый возраст, он, расставив ноги чуть шире плеч и скрестив руки на груди критически осматривал сейчас дочь. Волосы Тагавы старшего почти полностью были седыми, каждый прожитый год добавлял в них соли намного щедрей предыдущего.
— Значит вот как ты ходишь в жизни? — спросил он спокойным низким голосом, из которого годы жесточайшей конкурентной борьбы и постоянного эмоционального напряжения вытравили все эмоции, — Юки-чан, ты ведь уже не школьница.
Девушка не знала, что на это сказать. И так, почти не поднимая взгляда, сейчас она опустила голову еще ниже. Ноготок, с теперь казавшимся вычурным и глупым синим лаком безотчетно, но сильно и остервенело копал нежную кожу на левом указательном пальце. Юки хотела что-то ответить про срочность, спешку, аэропорт, что отец сам вызвал ее прямиком с самолета и она, конечно же, не успела переодеться, а если бы успела, то ни в коем случае не позволила бы себе появится в таком уважаемом месте в подобном виде. Потом вспомнила, что это будет уже третье извинение за полторы минуты с момента их встречи, а отец ведь учил ее никогда не извиняться, и она вроде бы вполне успешно следовала этому наставлению… До сегодняшнего момента. Все эти мысли яростным торнадо бешено вращались в голове молодой девушки. Занятая ими, по-прежнему лихорадочно обдумывая ответ, она совсем не услышала довольно громкие и гулки щелчки каблуков дорогих туфель по узорчатому мраморному полу. Резко, знакомый горьковато-пряный аромат зазвучал совсем рядом, а в следующий миг сильные и крепкие, совсем еще не старческие руки стиснули ее в объятьях.